Я была совершенно голой.
— Боже, посмотри на меня, — сказала я, сворачиваясь калачиком. — Сплошной беспорядок в день рождения Иисуса.
Ривер громко рассмеялся, вставая, прежде чем помочь мне подняться и вернуться к кровати. Мы заползли внутрь вместе, прямо рядом с очень счастливым Лосем, который быстро лизнул меня в лицо в знак приветствия.
По всей хижине были разбросаны свидетельства того, что произошло прошлой ночью. Там были наши полупустые стаканы с гоголь-моголем и две пустые рюмки, которые мы использовали для наших вызовов. Рождественское одеяло лежало кучей у огня, который погас за ночь, и все свечи сгорели, или, может быть, их задул Ривер.
Маленькое радио все еще тихо играло рождественскую музыку, и, всего лишь взглянув в окно, я увидела, что буря закончилась. Было все еще облачно, но солнце пробивалось сквозь серебристые облака.
Мой желудок все еще был неспокоен, когда я посмотрела на Ривера, который положил голову на бицепс и смотрел на меня.
— Итак… — сказал он.
— Итак… — эхом отозвалась я.
— Нам, наверное, стоит поговорить.
Я сглотнула.
— О чем?
Короткий смешок сказал мне, что парень видит меня насквозь.
— Ну… после прошлой ночи… — Он пожал плечами. — Думаю, нам, возможно, стоит поговорить о том, что будет дальше. О том, что это значит.
Эти слова вернули меня к реальности, и я села на кровати, натянув простыни, чтобы прикрыть грудь. Я почувствовала, как паника пронзила меня, как провода под напряжением под кожей, и я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, как могла.
Ривер тоже сел, теперь наблюдая за мной, нахмурив брови.
— Элиза, — сказал он, на самом деле не столько как вопрос, сколько как предупреждение.
— Ну… — наконец сказала я, щеки пылали. — Мы… нам было весело. Мы хорошо провели ночь. — Я сделала паузу. — Это действительно должно что-то значить?
Даже когда слова сформировались у меня на языке, я знала, что все они были неправильными. Но было уже слишком поздно. Я произнесла их, и они не повисли в пространстве между нами дольше секунды, прежде чем Ривер перевернулся на спину, уставившись в потолок, и из его груди вырвался короткий смешок.
— Понятно.
Он вскочил с кровати прежде, чем я успела дотянуться, чтобы остановить его.
— Я должен был предвидеть это, — сказал он больше себе, чем мне. Ривер покачал головой, открывая верхний ящик своего комода. Натянул свежую пару боксеров, а затем влез в штаны. — К счастью для тебя, похоже, снегопад прекратился. Мы должны вытащить тебя отсюда и отправить к родителям к обеду.
Он уже натягивал на себя больше одежды, когда у меня отвисла челюсть, и я смотрела на мышцы его спины, моргая и пытаясь разглядеть выход из тумана, все еще пульсирующего в моей голове.
— Подожди, — попыталась я, зажмурив глаза. — Я не это имела в виду.
Когда снова открыла глаза, Ривер все еще одевалась.
— Я просто… имею в виду… — Каждое слово, которое хотела сказать, было сбивчивым, и я все больше и больше запутывался, пытаясь объяснить, что чувствую.
Что я чувствовала?
— Я не останусь, — напомнила я ему. — Просто… приехала, чтобы удивить свою семью на Рождество, но у меня есть работа на Корфу. А ты…
Ривер выпрямился после того, как натянул носки, держа ботинки в руках, и пристально смотря на меня.
— А я остаюсь здесь. В скучном Уэллхейвене, — добавил он, качая головой, прежде чем повернуться ко мне спиной. — Где нет ничего, что имеет для тебя значение.
Моя голова откинулась назад, как будто он ударил меня, и я скатилась с кровати, завернувшись в простыни.
— Может, ты перестанешь вкладывать слова в мои уста? Ты даже не даешь мне сказать.
Ривер развернулась ко мне.
— Ну, что ты можешь сказать такого, что я хотел бы услышать прямо сейчас, Элиза, если не то, что ты вернулась, остаешься и хочешь меня?
Его грудь вздымалась вверх и вниз, брови сурово изогнулись, пока он ждал моего ответа.