— Идем уже, я тоже с ног валюсь, — говорю довольно резко, и прохожу, мимо задевая его плечом. Хотела бы сказать что случайно, но это не так. Мне приятно к нему прикасаться. И это меня тревожит. Сейчас я не должна отвлекаться на чувства, а уж тем более к человеку, о котором я почти ничего не знаю.
Я иду не спеша. Мои шаги гулким эхом отражаются от каменного потолка и пустых стен. Здесь уже не пахнет сыростью, но воздух все еще очень тяжелый. По спине струйками сбегает пот и затекает под ремень брюк. Жду не дождусь когда смогу снять с себя всю эту грязную одежду и принять ванную. Перед глазами против воли возникает распутанная сцена, в которой я и Тилль занимаемся сексом в большой джакузи, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не думать об этом.
«Ты ведь только мужа похоронила!», пытаюсь остудить свой пыл, пробудив в себе моралиста, но понимаю, в нынешнем мире, где смерть поджидает за каждым углом, нравственные законы прошлого не работают.
«Жить здесь и сейчас, так словно каждый день последний», — четвертое из семи правил Стефана, и сегодня оно как никогда актуально.
Коридор сужается и вскоре перед нами из темноты проступает последняя каменная лестница. Эта выглядит самой старой и изношенной. В общем-то, так оно и есть. Ей пользовались, по всей видимости, чаще остальных. Ведь кроме выхода наружу именно на этом ярусе располагается темница, в которой предки Стефана держали неугодных, и насколько я могу судить по редким рассказам его родных, она никогда не пустовала.
— Снова лестница, — говорит Тилль со вздохом.
— Последняя, дальше уже винные погреба и выход наружу.
— Винные погреба? — он смотрит на меня с интересом. — Я бы не отказался выпить перед сном.
— Тогда не стесняйся и бери все, на что упадет твой взор, — я говорю это с улыбкой и ловлю себя на мысли, что кокетничаю с ним.
— Смотри не пожалей потом о своих словах, — он улыбается в ответ и смотрит очень двусмысленно.
В этот момент появляется предчувствие, что я пересплю с ним очень скоро и от этого тепло на душе. У меня давно не было близости ни с кем. Стефан настолько был погружен в свои заговоры, что не интересовался сексом, да и я не горела желанием спать с ним в последние месяцы. Остыли чувства, прошло желание.
Я молча иду вперед и начинаю подъем. На губах играет глупая улыбка. Вместо того чтобы внимательно смотреть под ноги витаю в облаках и довольно быстро наступает расплата. Старый камень крошится прямо под моим ботинком, и я пытаюсь поймать себя, размахиваю руками, неосторожно ступаю и подворачиваю лодыжку. Мне кажется, я даже слышу звук рвущихся сухожилий. Ногу пронзает боль, и я падаю, сильно ударяясь о ступени коленями и ладонями. Мне так больно, что приходится до крови закусить губу, чтобы не закричать.
— Что случилось? — Тилль уже рядом.
— Нога, — выдыхаю я.
Он светит фонарем, тут же опускается на колени и прикасается пальцами к моей лодыжке, очень аккуратно, но я не могу сдержать стон. Я переворачиваюсь, помогая себе руками, и усаживаюсь задницей прямо на ступени. Они жесткие и холодные, но выбора у меня нет.
— Давай посмотрим, что можно сделать, — Тилль кладет фонарь на ступени, так чтобы он светил прямо на нас, не спеша развязывает шнурок и снимает ботинок. Так бережно, что я даже не чувствую. Кто бы мог предположить такую нежность от этого грубоватого мужчины.
Боль в ноге постепенно утихает, но я понимаю, что вряд ли теперь смогу нормально идти. Тилль ощупывает мою ногу и дает вердикт:
— Мне кажется, кость цела, попробуй чуть пошевелить ступней.
Я делаю, что он просит. Мне все еще больно, но это уже не так нестерпимо, как было пару минут назад.
— Ерунда, — говорю я. — Мне нужно пару минут, и я смогу идти.
— Очень сомневаюсь, — Тилль берет мою ступню в ладони и снова прощупывает ее всю пальцами.