Я начал свободной рукой придавать форму воску, проводя по нему пальцами, наслаждаясь теплом и ощущением ее кожи. Похоже, ей это понравилось. Вскоре вся нижняя половина ее спины превратилась в яркую беспорядочную малиновую штриховку.
— Мне кажется, ты устроил настоящий беспорядок, — сказала она.
— Ты прекрасно выглядишь, — ответил я. — Но мы только начали.
Поставив свечу и освободив себе руки, я подошел к комоду и взял ведерко для шампанского. Теперь, когда она была в курсе игры, она почти сразу все поняла.
— О Боже, — сказала она, когда я снова оседлал ее. Наклонившись, я нежно поцеловал ее в затылок и потянулся к ведру.
— Теперь будет холодно.
Она задрожала еще до того, как я прикоснулся к ней, но этот первый момент был подобен электричеству, ее тело содрогнулось, когда я прижал к ней кубик льда. Напряженно следя за любыми признаками реального дискомфорта, я начал водить кубиком по ее позвоночнику. Она продолжала извиваться, ее дыхание прерывалось, но звуки, срывающиеся с ее губ, были звуками удовольствия. Быть Домом всегда немного похоже на хождение по натянутому канату: вы постоянно раздвигаете границы возможностей своего партнера, пробуете что-то новое, и можете случайно проскользнуть через темную грань между наслаждением и подлинным страданием. Температурная игра, в частности, является чувствительным занятием, но Софии, похоже, это нравилось.
Лед быстро растаял, ее тело все еще излучало остаточное тепло, поэтому я взял еще один кусочек и повторил путь, на этот раз проведя языком по ее холодной коже.
Она глубоко вздохнула.
— Тебе нравится?
Она кивнула.
— Контраст потрясающий. Продолжай.
Так я и сделал, медленно проходя по все еще чистым частям ее тела, наслаждаясь ее вкусом, текстурой кожи, женственным ароматом, который наполнял мои ноздри, пока она не завладела моими чувствами.
— Давай попробуем и то, и другое вместе, — сказал я.
Ее звуки стали громче, когда я начал чередовать горячее и холодное, поглаживая льдом, а затем гоняя воском. Когда кубик почти расплавился, я оставил его на месте и наклонил свечу прямо над ним, посылая поток ледяной воды, закрученной малиновым теплом, стекающим по ее боку.
Теперь, когда она была на пике, пришло время для главного. Снова спрятав свечу, я взял еще один кубик, на этот раз сосредоточившись на ее заднице. Я медленно обвел каждую половинку, не прилагая никаких усилий, чтобы унять озноб. Кожа там более чувствительна, и она вздрогнула и дернулась от моего прикосновения. Вскоре вся ее задница стала скользкой и покрылась гусиной кожей.
— Мне спуститься ниже? — Спросил я.
— Да, — выдохнула она.
Она резко вдохнула, когда я просунул руку между ее половинками, мягко катая крошечный кусочек льда вокруг сморщенной щелки внутри.
— Господи.
— Я все еще хочу трахнуть тебя сюда, ты знаешь, — сказал я, просовывая один холодный палец всего на полдюйма внутрь, вырывая короткий вздох из ее губ. — Может, сегодня вечером? — Я оставил вопрос висеть в воздухе. Я уже знал, что этого не будет. В конце концов, я бы заполучил ее там — я намеревался заполучить ее всю, все, что она могла дать, — но не сегодня вечером. Конечно, это не означало, что я не мог посеять семя, заставить ее задуматься.
Я опустил лед еще ниже. Раздвинув ее ноги, я нежно погладил ее по внутренней стороне бедер, постепенно продвигаясь к ее киске. Она была невероятно возбуждена. Аромат ее возбуждения наполнил воздух, и ее губы блестели, несмотря на то что я еще не использовал там лед. Мне отчаянно хотелось скользнуть пальцем в эту мягкость, зарыться в нее языком и лизать ее до тех пор, пока она не сможет даже говорить, но я сдержался. Я нашел акт принуждения к самоконтролю чрезвычайно захватывающим. Ожидание сейчас означало больше удовольствия для нас обоих позже. Тем не менее, я никогда не находил ожидание таким трудным, как тогда, когда она была передо мной.
Каждый раз, когда моя рука приближалась к ее лону, ее бедра вздрагивали все больше.
— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? — Спросил я.
— Да, — ответила она, больше не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть желание в своем голосе.
— Тебе придется придумать что-нибудь получше.
— Пожалуйста, Себастьян, пожалуйста, прикоснись к моему клитору.