— Даниэлла, — прорычал он. — Где ты была?
«Ври, — сказала она себе. — Не говори ему, где ты была».
— Я… — она запнулась, не могла врать отцу, но и не хотела рассказывать, где была.
Он поднял руку, чтобы заткнуть ее.
— Я хочу слышать только правду.
Даниэлла с щелканьем закрыла рот. Она скрипнула зубами и смотрела на него как можно увереннее.
Если он хотел правду, то она будет молчать. Его реакция на вопрос о Жути был угрозой. Он убьет ее, если узнает, где она была.
Ее отец встал. Он вдохнул и убрал руки за спину. Его медленные шаги были хуже бега на нее. Он знал, что поймал ее. Она никуда не могла уйти, и никто не поможет ей в этом кошмарном замке.
Он встал перед ней и расцепил руки. Его пальцы побелели от того, как он сжимал их. Он сжал ее челюсть так, что слезы выступили на ее глазах.
— Дочь, — прошептал он. — Я тебя люблю, разве ты не знаешь? Твое отсутствие ранит мое сердце.
Она не верила его словам. Ребенок в ней хотел верить отцу. Ребенок хотел сжаться в его руках и прошептать: «Папа, прошу, прогони кошмары».
Но ее отец не любил ее. Никогда.
Она не ответила, и он сжал ладонь. Он сжал так, что заболела челюсть. Он прижимал ее щеку к зубам, и кровь проступила во рту.
— Я спрошу еще раз, — сказал он. — Где ты была, Даниэлла?
Он будет рад, если она не ответит. Ей нужно было время убедить ее отца, что она не занималась плохим. Ей нужно было решить, что сделает его счастливым.
Даниэлла не была готова к этому разговору. Она была так сосредоточена на Жути, что не дала себе продумать разговор с отцом.
— Все еще молчишь? — спросил он. Он сжал еще сильнее, и она заскулила. — Вот так. Ты слишком похожа на мать.
Он толкнул ее к двери. Она ударилась об дверь с грохотом. Ее плечо врезалось первым, а потом и голова, в ушах звенело.
Она не могла думать. Ее отец не ранит ее. Она была кронпринцессой, никто не мог видеть ее с синяками на лице. Но он… ударил ее.
Ладонь дрожала, она коснулась головы. Кровь появилась на пальцах. Ее лоб был рассечен об узор на двери.
— Отец? — прошептала она. Даниэлла показала ему дрожащую ладонь с алыми пальцами.
Он смотрел на нее со смятением пару мгновений. Отпрянул на шаг с дрожью и покачал головой. Словно так мог прогнать то, что с ней сделал.
Только ее из детей он не ранил. Не пускал кровь, хотя много раз ломал ее уверенность.
— Нет, — прошептал он. — Никто не может это видеть.
— Отец, больно.
— Тихо, — прошипел он. — Никто не может знать, что тебя трогали, слышишь? Целители осмотрят твою голову. Все хорошо.
Она этого не ощущала. Она не могла смотреть на него. Голова, казалось, раскалывалась, словно расцветающий бутон розы. Но в ее голове не было лепестков. Только кровь.
— Ты в порядке, — повторил ее отец. — Стража!
Страж, который привел ее, открыл дверь, задел плечо Даниэллы, и она упала на колено. Комната кружилась. Синий ковер был словно над ней, хотя прижимался к щеке. Она ощущала мягкость кожей, и это резко отличалось от ладони отца на ее лице. Он все еще трогал ее голову?
Нет, это был страж. Он стоял на колене, пытался поднять ее голову.
— Ваше величество? — он словно спрашивал, но она не знала, что именно.
— В ее комнату, — ответил ее отец. — Никто не должен ее видеть. Приведи целителя, которому можно доверять.
Страж говорил не с Даниэллой. Это было понятно. Ее отец не хотел, чтобы ее видели такой.
— Да, Ваше величество.
Ладони просунулись под ее коленями и спиной. От странного ощущения полета желудок мутило, и она подумала, что ее стошнит.
«Я могу идти, — хотела сказать она. — Я могу сама дойти до комнаты, хватит меня трогать».
Но она не могла говорить из-за головной боли.
А потом она оказалась в своей комнате, кто-то еще трогал ее. Тыкал ее голову.
— Хватит, — прошептала она. Во рту пересохло. — Больно.