Конечно, он даст ей денег, о чем разговор. У него есть такая возможность. А насчет того, насколько глупым является такой поступок, он судить не собирался. Если девушка не расскажет потом в компании, как ловко ей удалось обвести вокруг пальца сердобольного дурака, об этом случае будут знать только они вдвоем. И даже если и расскажет – никакой разницы. Им жить, пускай и живут. Пусть она хоть десять раз аферистка, а отвечать, в конце концов, она будет перед своей совестью. Ну, или не будет. Неважно. Его дело – дать, а там уж пускай будет, как будет.
С этими мыслями он вышел из квартиры и закрыл дверь. На все замки, и ключи спрятал. Все-таки, не каждый день занимаешься такими делами, нужно постоянно быть начеку – чтобы потом не попасть на телевидение в одной из разоблачающих мошенников передач.
Спустился на лифте. Вышел во двор.
На миг перестал дышать. Какая весна! Полуденное солнце, чистейшая бездонная синь неба лишь слегка подернута волоком облаков – как будто художник широкой рукой мазнул кистью, тут, и вон там. Не перекричать гомон детворы – в песочнице, на качелях, брусьях турников, на вращающемся колесе. По дворовой кладке стрекотали, блестя на солнце ворохом спиц, двух- и трехколесные велосипеды. Катящимися камнями гремели ролики.
Она стояла рядом со свежепосаженной клумбой, от которой летом произойдет целый цветник. Невысокая, тоненькая, в простеньких джинсах, кедах, рубашечке, кофте. На плече сумочка, мягкая, потертая. Сияли на солнце замочки. Робко на него смотрела. Он кивнул ей, уже спокойнее. По дорожке, обходя катящихся маленьких велосипедистов, они пошли вдоль дома, к супермаркету, где стояли банкоматы. Улица шумела счастливой жизнью. Неспешно проходили пары, и молодые и постарше; одиночки тоже никуда не спешили, а если кто и обгонял, то и на таком лице было выражение умиротворенности. Давно он не видел умиротворенных людей. С недавних пор даже считал себя мизантропом. Женщины возились на клумбах, разговаривали, смеялись – в распоряжении у них имелся целый сельскохозяйственный арсенал. Давно он не видел таких работ – даже когда прошлой весной, равно как и позапрошлой, эти женщины, на этом же месте, занимались тем же самым. Мимо пробежала собака. Обычная дворняга, крепкая и красивая. Пасть радостно распахнута, загнутый хвост важно покачивается в такт – бежит куда-то, по своим собачьим делам. Давно он не видел собак. Не обращал на них внимания.
Он все это знал. Ему не нужно было выходить на улицу, чтобы это понять. Несмотря на то, что сегодня было воскресенье, он жил в постоянном своем понедельнике.
- У вас так красиво…
Она нагнала его, слегка запыхалась, больше, наверное, от волнения. Взглянул на нее. Посмотрела в ответ, слегка потупилась. Взгляд задержался на татуировке. Он не любил татуировки, и девушек, их носящих. Неужели она все выдумывает?
- Так бабушка тут жила, у нас?..
Спросил он больше для поддержания беседы, ведь помнил, как говорила она, что Любовь Николаевна живет... жила на улице Печатной, по соседству. Она терпеливо повторила.
- Родители у меня работают, - сказала она после, - мама в магазине, консультантом, а папа водитель. Бабушка здесь живет, она давно сюда переехала. Папа к ней приезжает, раз в год, но последнее время с работой тяжело было, не приезжал. – Загнула за ухо выпавшую прядку. – А бабушка один раз звонит, говорит, что болеет. Онкология. Опухоль… в легких.
Он участливо смотрел на нее. Нацепил маску внимательности, сдержанного сочувствия. Заглянул в глаза – и не нашел там неправды. Действительно, она не играла сейчас перед ним. От этой мысли сделалось хорошо.