— Я верю в твою силу, Марья Моревна, — с уважением проговорила Ядвига. — Я не твой враг.
— Мой муж говорит, у тебя нет ни врагов, ни друзей. Ты не выбираешь, и поэтому ты опасна, — проговорила Марья, усмехаясь, чтобы Ядвига видела ее острые зубы. — Тот, кто стоит посреди поля брани, может ударить в кого угодно. Его клинок разит без разбору. У него нет чести…
— Славно же твой муж обо мне думает, — цокнула Ядвига. — Я сторожу границу, Марья Моревна.
— Между чем?
— Тем, что люди наивно прозвали жизнью и смертью, поскольку не могли облечь это в более подходящие слова.
Она вовсе не выглядела опасной; Марья привыкла выходить против яростных русичей или степняков, напоминающих змей, ловких и бесстрашных, но врага, подобного Ядвиге, она не встречала. Обычная женщина в цветастых юбках, с наброшенным на плечи узорчатым платком — ее можно было принять за жену купца, если не заглядывать в вечные холодные глаза.
Марья сознавала, что Ядвига — не то, что другие. Даже по сравнению с нечистью она казалась иным, слишком могущественным, чем-то, что в языческие времена считали божествами. Молясь Белобогу в детстве, Марья гадала, куда делись великие из сказаний, а выросши и попав в Лихолесье, поняла, что они спрятались далеко-далеко от жадных глаз людских священников, не терпящих чужих идолов…
Похожей силой обладал Хозяин, приютивший их народ на своей земле, и его Марья уважала, чувствовала его ворожбу, сопровождающую ее на охоте, как нечто мягкое, ласковое, пуховое — и готовое задушить тяжелой периной любого с недобрым помыслом. Она испытала его злость недавно, на поле брани. Хозяин не терпел сражений, нарушающих ход жизни. Но Марья не знала, чего ждать от Ядвиги…
— Я хочу рассказать про Алатырь, — сказала Ядвига тем тоном, каким нянька обыкновенно начинала сказы долгими вечерами. Невольно Марья вспомнила, как старуха сидела за прялкой, чуть не касаясь ее горбатым носом, и дергала бесконечную нить — это казалось маленькой Марье воплощенным кошмаром.
— Я знаю про камень. Где-то под Китеж-градом есть Алатырь, из-под которого течет живая и мертвая вода. Источник… — Марья перевела дыхание. — Из него родилась наша Смородина. Но он куда сильнее ее, и он в руках Ивана, вот в чем беда.
— Ты никогда не размышляла, почему два источника проистекают из одного места?
Марья покачала головой. Ей показалось, что не нужно отвечать, а лишь слушать, что вливает ей в уши Ядвига — словно воск, заглушая привычный шум Кощеева двора.
— Чернобог и Белобог есть одно, Марья Моревна. Люди не понимают, им нужны… стороны. Так им проще думать и воевать. Равновесие есть единственная мера и истина. Два лика бога — как сложно им это осознать.
Она завладела вниманием Марьи легко, наметив лишь первый стежок своего рассказа. Волнение за Кощея заставляло ее прислушиваться ко всякому, кто что-то смыслил в божествах, раздирающих мир на части.
— Я не понимаю. Белый или Черный Бог травит моего мужа?
— Он сам обрек себя на смерть, — выплюнула Ядвига с нескрываемой досадой. Видно, вспомнила недавний разговор. — Мог бы отступиться, но вовлек себя в эту месть… Ни одному человеку она не принесла ничего благого!
— Быть может, поэтому он не хочет быть человеком, — вставила Марья, знающая, что колдовского в Кощее куда больше, чем обыкновенного, смертного. — Если ты учила его ворожбе, знаешь, как он упрям! Ни за что не оставит…
— Он мог бы стать одним из богов, — сквозь зубы сказала Ядвига. — Но погибнет зазря. Он рассказал мне про вашу затею с пленом… Дурное дело, Марья Моревна. Белобог — то же, что и сила, изводящая его, но другим боком. В Китеж-граде он, может, и не погибнет от руки княжича, но место это его изведет. Древнее. Первое. Прежним он не будет.
Марья что-то вспоминала. Кощей с Вольгой часто говорили про отражения, но она считала это лишь красивыми словами, какой-то присказкой… Ядвига никогда не шутила, она глядела тяжело и грозно, рассчитывая, что Марья внимает ей и запоминает каждое слово.