Во дворе громко залаяли Остап Бендер и Ночка. Кобелёк отца Николая носил такую кличку за свою жуликоватость, а псица звалась Ночкой за свою смоляную черноту.
— Приехал, кажись, кто-то, — пробормотал отец Николай, уходя от гамлетовского вопроса своей старухи.
— Хорошо бы! — встрепенулась Наталья Константиновна. — До чего ж тоскливо в меньшинстве встречать Пасху!
— Сыновья — никто не обещался? — спросил Чижов.
— Если только Фёдор, да и то вряд ли, — пожал плечами батюшка. Из трёх его сыновей Пётр и Павел стали священниками и Пасху, конечно же, будут встречать в своих приходах, а Фёдор был, что называется, не в династию, электросварщик, и он-то чаще других сыновей наведывался в Закаты.
— Так что же Гамлет? — снова спросила матушка, но весёлый стук в дверь и на сей раз отвлёк Василия и отца Николая от ответа.
— Обязательно спроси, кто, — бросил вслед Василию священник.
— Кто там? — спросил Чижов, подойдя к двери.
— К наступающему праздничку отцу Николаю бак мёда привезли, — прозвучал хороший голос из-за двери.
Чижов отодвинул засов и радостно вышел навстречу гостям. Словно во сне, перед ним вырос в темноте Ельцин. В следующий миг громко пшикнуло, и Чижов вскрикнул от резкой боли, гвоздями проткнувшей оба глаза, схватился за лицо, но его тотчас уловили под локти, заломили руки за спину, втолкнули в избу, и сквозь слезоточивую боль духовный сын отца Николая не сразу ощутил на горле лезвие ножа.
— Сидеть и не двигаться! — кричал кто-то. — Не то перережу! Кто ещё есть в доме?
— Никого, — послышался ответ отца Николая.
Чижов всё никак не мог пересилить нестерпимую боль в глазах, слёзы полноводно струились по щекам. Вот и довелось ему испытать действие газового баллончика, дожил. Пользуясь его беспомощностью, враги скрутили у него за спиной руки толстой податливой проволокой, бросили на диван ничком, схватили за ноги и ноги тоже опутали проволокой. Отпущенный после этого Чижов перевернулся на бок и попробовал проморгаться. Кажется, уже не так нестерпимо жгло, но слёзы продолжали течь в три ручья, а заодно и из носа, что особенно неприятно. По избе звучали торопливые шаги.
— Да кого вы ищете-то? — прозвучал голос батюшки.
— Так, святой отец, — раздался ответ, — давай по-хорошему. Ты отдаёшь нам чёрного Дионисия, и мы сразу отваливаем.
— Какого чёрного Дионисия?
— Понятно. Ваньку будешь ломать.
Чижов услышал костяной удар, затем возмущённые голоса отца Николая и Натальи Константиновны:
— Да за что ж вы бьёте-то меня?
— Ой! Да что ж вы бьёте-то его, объясните яснее!
— Так, ты, бабка, ложись на кровать.
— Зачем?
— Да не бойся, не будем насиловать. Свяжем только по рукам и ногам, да и всё, чтоб не рыбкалась. Свяжи её, Билли.
Наконец сквозь струи слёз Чижову удалось что-то разглядеть. Но пока ещё очень неявно, расплывчато. Тот, которого назвали Билли, спутывал проволокой руки и ноги Натальи Константиновны. Другой продолжал допрос:
— Ты, бабуля, знаешь про чёрного Дионисия?
— Да и я не знаю, миленькие! — слезливо отвечала та. — Что хоть это такое?
— Да икона, икона! «Чёрный Дионисий» называется. Где она у вас?
— Батюшки, не знаю никакого чёрного Дионисия.
— А ты, поп?
— И я не знаю такого чёрного, — пробормотал отец Николай, стараясь припомнить.
— А сейчас? — спросил верзила с лицом Ельцина и ударил отца Николая рукояткой пистолета по лысоватой голове.
— Да хоть убейте! — отвечал священник, прокряхтев от боли.