Грейнджер, ты моё проклятие и моё спасение. Почему всё было таким сложным? Почему я просто не мог отключить все эти чувства?
Но вскоре я нашел выход.
Не помню сколько я пил. Может месяц или два, до тех пор, пока Нарцисса не пригрозила мне лечебницей.
Алкоголь сладким морфием действовал на сознание, заставляя меня быстро отключаться, а затем лицезреть, как моё проклятие является ко мне каждую ночь. В фиолетовом платье, с лентой, с горящими шоколадными глазами. Ты говорила мне, что простила меня, а затем я видел, как скользило твоё шелковое платье по гладкой коже, обнажая плечи, грудь, живот. Видел, как ты улыбалась мне и протягивала руку, шепча «Драко», я сглатывал слюну и прикрывал глаза, чтобы успокоить дыхание, но, когда открывал, ты стояла обнаженная, в крови, с высеченным по всему телу словом «грязнокровка». Оно было везде: на шее, на руках, на ногах, на груди, на твоих губах. А на твоём лице соленые дорожки от слез и немой вопрос «за что?».
Я просыпался в холодном поту и снова пил.
Ты была мне необходима, в этом я признался себе. Любовь или просто влюбленность, но ты определенно волновала моё сердце.
Однажды ночью, я пришел к твоему дому. С бутылкой огневиски в руках, уселся напротив, возле фонтана и стал искать окна твоей квартиры. Я нашел их быстро, потому что, как выяснилось потом, только в них допоздна горел свет. Иногда мне везло, я мог увидеть твой силуэт, со смешным пучком на голове, ты поливала цветы — ахименес — на подоконнике или просто проходила мимо. А однажды Мерлин и вовсе решил меня побаловать, правда пришлось спрятаться за фонтан, и мне абсолютно не было стыдно, что веду себя, как обычный маггл.
Я видел, как ты уселась на подоконник с книгой в руках, в большом коричневом свитере, что натянула на колени и в смешных красно-белых носках в полоску. Я не мог чётко рассмотреть твоего лица, но оно было полно безмятежности, от которого становилось легко. От которого я забывал все гнилые моменты прошлой жизни и хотелось верить в лучшее завтра.
Память, словно колдографии, пролистывала все школьные моменты, связанные с тобой: храбрость маленькой девочки, противостоящей горному троллю, отстаивание прав домовиков, твоя безграничная любовь к друзьям, заставляющая жертвовать собой. Я вспомнил, как держал тебя за руки на пятом курсе, когда Долорес чего-то добивалась от Поттера. Дрожью воспоминание добралось до кончиков пальцев, доводя дыхание почти до сумасшествия, и я невольно оторвал от тебя взгляд, чтобы посмотреть на свои руки. А ведь могло быть больше счастливых моментов, если бы я не был слеп.
Как всё это могло поселиться в одной хрупкой девушке? Изгибы твоего тела, локоны, спадающие по плечам, маленькие ладошки — всё это было моим реальным волшебством, моим настоящим, моим счастьем.
В какой-то момент ты повернула голову к окну и открыла одну из створок, протянула руку вперед ладонью вверх, твоё лицо тронула улыбка, причину которой я узнал лишь, когда почувствовал, как по лицу стекает капля дождя. Я даже не заметил, как вымок до нитки, наблюдая за тобой, и это не было важным, потому что магия этого момента, нашего момента, была самым сокровенным, самым необходимым, самым нужным. Наша общая дождливая ночь, смывшая все грязные предубеждения, которыми я жил. Ночь, в которой я смог признать, что мы всегда были равными, ночь, в которой я полюбил окончательно.
И этих ночей мне было достаточно, я не собирался говорить тебе, что чувствую. Я трус, но не идиот. Мы по разные стороны баррикад, даже сейчас, потому что ничего не исправить, потому что я помню всё, что сделал, всю боль, которую причинил. Но моя жизнь изменилась: я понял, что власть и деньги — не сила, что получить уважение возможно, даже когда тебе самому кажется, что ты этого не достоин.
Я устроился на работу в Министерство. Скрепя сердце подпись на пергаменте была поставлена, а я был зачислен в штат сотрудников.