— Шестьдесят-семьдесят! — ответил Джеймс, взводя курок на пистолете, но первый же выстрел положил конец едва начавшемуся абордажу.
Капитан голландского судна перемахнул через фальшборт, оказавшись прямо напротив него, вскинул руку со шпагой, и крики на палубе на мгновение заглушил раскат выстрела. Капитан пошатнулся, неверяще распахнув глаза, по виску у него побежала струйка темной крови, и он медленно завалился на бок под дюжиной ошарашенных взглядов.
— Господа, — заговорил в наполненном дымом воздухе женский голос на безупречном голландском, и остановившаяся в растерянности команда флейта — и в самом деле торгаши — медленно повернулась на звук этого голоса. — Ваш капитан мертв. Полагаю, вам лучше вернуться на свой корабль и озаботиться его починкой. Если, конечно, эти джентльмены согласны забыть о вашем нападении.
В первое мгновение Джеймсу показалось, что все это не иначе, как мерещится ему. Катрин Деланнуа стояла у ведущего к каютам трапа, и от разряженного пистолета в ее руке поднимались струйки темного дыма.
========== VI ==========
Трап ходил под ногами ходуном, словно извивающаяся спина морского змея или иного чудовища, байки о которых так любили травить в тавернах суеверные матросы, и свет горящего в лампе свечного огарка метался из стороны в сторону, не давая толком разглядеть следующую ступень. Виной тому была и усталость, и чудовищная качка. Качка, пожалуй, даже в большей степени — незадолго до заката небо затянуло тяжелыми, нависшими, казалось, над самой грот-мачтой тучами, поднялся сильный ветер, беспрерывно завывающий в сгущающемся над морем сумраке, и теперь «Разящий» рисковал угодить в шторм. Будто прежних неприятностей им было недостаточно.
Отец бы сказал, что подобные мысли непозволительны. Не для лейтенанта Королевского Флота, которому надлежало встречать все трудности с гордо поднятой головой. Не для сына грозного адмирала, не боявшегося коварства ни морского, ни человеческого. По счастью, адмирала на борту не было. Но причин для дурного настроения хватало и без него.
И одна из этих причин не иначе, как ждала кого-то, поскольку приоткрыла дверь своей каюты, едва заслышав шаги в узком полутемном коридоре.
— Мадам, — сухо поздоровался Джеймс, не намереваясь задерживаться возле этой двери, но та в ответ распахнулась шире, перегородив едва ли не половину коридора.
— У вас такое лицо, будто вы хотите вышвырнуть меня за борт, — негромко, но удивительно спокойно сказала мадам Деланнуа, опираясь второй рукой на дверной косяк из темного дерева.
— Будь вы мужчиной, — согласился Джеймс, — я бы так и поступил. Но, к счастью для вас, я бессилен что-либо сделать, когда дураком меня выставляет женщина.
— Джеймс, — вздохнула мадам, но если она надеялась смягчить его этим, то глубоко просчиталась.
— Для вас, мадам, лейтенант Норрингтон. И полагаю, ваш муж согласится с тем, что вам стоит помнить о правилах приличия.
— Хорошо, лейтенант, — покладисто ответила мадам, опустив ресницы. — Прошу вас, зайдите. Я не хочу говорить с вами посреди коридора.
— Нет, — отрезал Джеймс и обошел ее по самой широкой дуге, которую только позволял сделать тесный коридор и проклятая, всё усиливающаяся качка. — Полагаю, вы уже всё обсудили с капитаном. Мое участие в этом вопросе уж точно не требуется.
Она вздохнула вновь, теперь уже у него за спиной, и осторожно закрыла дверь своей каюты. Оставшись в коридоре.
— Вы правы, лейтенант. Я говорила с капитаном. Но для меня очевидно, что нам с вами тоже необходим серьезный разговор. Я не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне неверное впечатление.
Захлопнуть дверь у нее перед лицом было бы слишком грубо. Позволить войти — непозволительно глупо. Впрочем, как он верно подметил парой мгновений раньше, она и так уже выставила его дураком. Даже если вся остальная команда «Разящего» этого и не сознавала.
— Боюсь, мадам, вы немного опоздали, и впечатление уже сложилось, — парировал Джеймс, ставя лампу на узкий стол и бросая рядом шляпу и офицерский мундир. — И я не могу сказать, что нахожу это впечатление приятным. А теперь, если позволите, — попросил он почти вежливым тоном, садясь на жесткую постель и с невольным стоном вытягивая ноги в сапогах, — я смертельно устал и не испытываю ни малейшего желания вести разговоры с кем бы то ни было.
Если бы. Она и не думала уходить. Вместо этого заложила засов на двери и недовольно нахмурила темные брови.