— Может, я не хочу? Или не могу? — бубнила себе под нос Элина, копаясь в складированных вещах, выискивая нужное. — Или мне трудно. А никто не хочет помочь.
Она старалась любить себя, но уродливая голова комплексов из раза в раз затмевала ее собственную. Просто люби себя, ведь ты такой один! У тебя одного такой набор достоинств, и только у тебя уникальный, только твой набор недостатков и уродств. Уродство и красота — выбирать не приходится, все наше. Остается только полюбить.
— Что, Стриженова уже сама с собой говоришь? Я знала, что ты к этому придешь, — внезапно страшная голова ее комплексов стала головой с фирменными алыми губами и стальным блеском глаз.
— А я, Катя, никогда не знала, что ты станешь такой стервой. Что ревность и зависть сделали с тобой? Да они же изуродовали красивую девушку!
— Это ты мне будешь говорить про уродство и красоту? — фыркнула Стрельцова.
Она собиралась уходить, но встреча с Элиной, похоже, немного сдвинет планы в ее ежедневнике.
— Это какой-то невыносимый бесконечный сериал о самоубийстве, — вздохнула Элина и обхватила голову руками. — Мы ругаемся почти каждый день. К чему это?
— Я с тобой не ругаюсь. Много чести.
Дежавю. Карусель по кругу. Она слышит эти слова без перерыва на рекламную паузу. От Миши, от Катерины, от себя самой…
— Тогда удачного вечера, мисс начальница, — вырвалось у Элины, и она сдавила коробку со шприцами.
— И тебе того же, — раскатистый смех Катерины паучьими лапками пробежался по больничным стенам и вернулся к хозяйке в рот; неизменно алые губы закрылись. — Вам того же, — кивнула на коробку в руках.
— Постой! Ты не знаешь… главврач еще здесь?
— Вроде был у себя, когда я уходила. Тебе он зачем?
— Отпроситься хотела, — отчиталась перед ней Элина, ненавидя себя за это.
Все равно ведь узнает… Какая разница, когда секреты станут явью, если Штирлица все равно будут пытать до победного?
Катерина повела плечом, и уверенный цокот ее каблуков, вторя смеху, затих у выхода из клиники. Элина достала телефон и набрала Диму.
— Я согласна.
— Здорово! Я…