- Глеб, вы какого черта тут? – слышу голос подруги моей рыжухи. Черт, а где она сама? Где моё искрометное чудо в рыжих перьях? – Заходите уже, я чай согрею. Вы похожи сейчас на цуцика. Господи, совсем обезумел мужик,- бубнит она, проходя вперед. - Отморозит последнее, к чертовой бабушке, а потом виноватых искать станет.
- Где Настя? - хриплю я. В тепле квартиры я начинаю понимать, насколько задубел. И чай мне сейчас будет очень кстати, а если эта курица догадается плеснуть в него рома, будет совсем прекрасно.
- Слушайте. Вы же ведь взрослый, адекватный человек,- смотрит на меня осуждающе Маша, так ее зовут, кажется, протягивая кружку полную крепкого, почти черного напитка, пахнущего не ромом, а коньяком. Умная, но мысли читать не умеет. Хотя, и коньяк сойдет.- Дайте ей немного в себя прийти. Столько навалилось на беднягу, тут вы еще со своей неудержимостью. У любого бак свистанет. Да и после наркоза вашего у нее побочка постоянно. Настя в больнице. Ей стало плохо на улице. Я собственно за вещами пришла, и к ней обратно поеду. Только вот вам не стоит лезть, как друг советую. Дайте Настене немного времени. Ей тяжело сейчас.
- А я? Мне тоже охрененно тяжело,- зло выплевываю я, чувствуя себя снова мудаком и эгоистом. Машка тоже так считает, читаю это в ее глазах. Наверное так и есть.
- А вы, не приближайтесь к моей подруге. И так доставили ей слишком много страданий. Пожалейте девочку. Увидитесь через две недели, на оглашении приговора. Неважно чьего: вашего или Настюхиного.
Я вываливаюсь из теплой, похожей на рай, маленькой квартирки, чувствуя себя раздавленным. Она права, кто я такой, чтобы разрушать целую жизнь? Жизнь женщины, которая еще может быть счастливой.
- Серый, мне нужно срочно знать, кто такая Ольга Вронская, и какие обязательства имел мой отец перед ней. Найми детектива,- ору я в трубку, сбегая по ступеням. – По херу, где ты его найдешь. Хоть Шерлока Холмса откопай из небытия. Сережа, до свадьбы я должен узнать, с кем связываю судьбу. У тебя есть месяц. Да, и сейчас, узнай в какой больнице находится Настя Романова. Через три минуты жду адрес клиники в вайбер. Понял?
Больше не слушаю возражений. Джип отзывается довольным урчанием, видимо тоже замерз бедолага. Как цуцик, смешное слово. Ну, что ж, дорогая невеста, я тоже умею играть. Ольга словно чувствует что – то. Телефон разрывается протяжной трелью.
- Ты, где, Тигренок?- слышу я голос, прерываемый вздохами. Она говорит с придыханием, считая, что так звучит сексуальнее.- Я заждалась.
- Еду, детка. Только сначала посещу один объект,- усмехаюсь я.
Конечно я не собираюсь слушаться, какую – то Машку. Я должен убедиться, что с рыжухой все в норме. Просто узнаю, и все. Клянусь.
Глава 17
Настя.
- Коровки, сливочные. Машка, ищи,- простонала я. Брожение по торговым рядам меня укатало, как ту сивку крутые горки. Голова кружилась.язык присох к небу, и тошнило так от вони квашеной капусты, витающей в воздухе, что горло скручивало спазмами.
- Слушай, может тебе пастилы взять. Или халвы,- нервно поинтересовалась Машуля, шаря глазами по прилавкам, на которых не наблюдалось даже признаков чертовой «Коровки»-
- нет, - прохрипела я, при мысли о халве спазмы стали непрекращающимися. Перед глазами зароились бело – прозрачные мухи.
- Насть, может ну их. Холодно. Пошли домой.- взмолилась подруга, но я уже углядела искомые дурацкие конфеты, наваленные на полке за спиной толстой, разбитной тетки – продавщицы.
- Эти хочу, - успела сказать я, и даже ткнуть пальцем в желаемую вкусняшку, завернутую в невзрачные фантики, с улыбающейся Буренкой. Прежде, чем мир завертелся, а потом вдруг кто – то выключил свет.
Я даже не поняла, что произошло. Бах, и уже лежу на ледяной земле, рассматривая испуганное личико моей подруги, склонившейся надо мной.
- Конфеты. Дай мне их, а то умру,- пообещала в шутку, но в глазах Машки вижу испуг.
– Насть, я скорую вызвала,- лепечет она. Пихая мне в руки бумажный пакет с «Коровкой», который подал ей какой – то добрый самаритянин. А у меня неплохо получается нищенствовать. Вот насудят мне неустойку, пойду на паперть. От этой мысли становится смешно. И я даже не сразу замечаю сурового дядьку, наряженного в синюю форму скоропомощного фельдшера. И толпу любопытного народа, собравшуюся вокруг меня, как возле почившей в бозе королевы.
Дядька осматривает меня, кажется меряет давление, светит в глаза дурацким фонариком, сурово морщится.