Де Макон с интересом следил за происходящим.
- Однако, какие изощренные проклятия! Право, мне стоит позвать своего писаря. Ах, да, он уж год, как помер от срамной болезни. Друг Амори, не сослужишь ли мне службу, записывая то, что вопит этот неотесанный чурбан? Я буду требовать зачитывать мне это на ночь, вместо Библии!
- Право же, – подхватил храмовник, – я и сам услышал парочку новых выражений. – - Охотно запишу тебе все, что он скажет далее.
- Исказилось понятие прекрасного,
притупилась чувствительность зрителя!(“Не покидай”, “Песня бродячих актеров”)- внезапно заорал Хамон.
Барон нахмурился.
- Заткните-ка рот этому болвану! – приказал он слугам.
Те поспешили выполнить приказание господина, несмотря на то, что оруженосец вертелся, как угорь, не переставая орать:
- Оборвали все струны и морду набили.
Ну и пусть – все равно вам меня не сломить!(Тэм Гринхилл, “Пленный менестрель”).
- Да держите же вы этого сбрендившего! – сердился здоровяк, в то время как Хамон, отбегая подальше, пел:
- Трепещите враги: я уже начинаю,
буду песни орать я всю ночь напролет.
Краем глаза чего-то не то замечаю...
Отойди от меня с этим кляпом, урод!!!(с) – наконец, и его успокоили, засунув ему в рот грязную тряпку, хотя некоторое время после шут ещё мычал, страшно вращая глазами.
- Так, вот и разобрались с ненормальным оруженосцем. Явно в Палестине твоего слугу, Осберт, покусал бешеный шакал. Или на него его величество так повлиял! – барон громко рассмеялся своей же шутке.
Его слуги разошлись по углам, потирая синяки и ссадины, а один явно вывихнул челюсть.
Пока челядь гонялась за Хамоном, Томас Рокингемский ещё некоторое время вдохновенно бранился, причем в ход пошёл уже и арабский (“И откуда только выучил, смотри-ка, цветистее некуда” мелькнуло в мозгу у Сен Клера), и латынь – словом, пока почтенный землевладелец не охрип, он не замолчал.
Сообразив, что пленник выдохся, барон снова обратился к нему.
- Что дружок, раз уж ты связан, то дал волю своему языку? Смотри-ка, экую проповедь ты мне прочитал! Напоминаю, однако, что сегодня не воскресенье, а здесь – не церковь. Так вот, Томас Рокингемский, да будет тебе известно, что, хотя ты знатно позабавил меня, я не буду столь снисходительным и милым, как прежде. Ты, твоя перезрелая дочка и ваши тупые свинопасы, по недосмотру именуемые вами “слугами”, теперь принадлежите мне, со всеми потрохами. И я не уступлю ни пяди своего законного выкупа. Сколько ты сможешь отвалить за себя звонких золотых монет? Слуг мы посчитаем отдельно.
- Шестьсот золотых – прошипел землевладелец, сообразив, что переговоры уже начались.