Почувствовав неотвратимость приближающейся боли, Драко вдруг обрёл силы и посмотрел на Лестрейндж с таким гневом в глазах, который не мог позволить себе прежде:
— В чём она виновна?
— Ты знаешь, Драко.
— Я знаю, что это чушь.
Белла наклонила голову и приподняла бровь. Её лицо искривилось изумлением.
— Смелость — не то, что может позволить себе Малфой, — и, сделав почти театральную паузу, прошептала: — In rapidis serpens.
23
Гермиона вынырнула из омута памяти. Её ладони крепко сжимали дряхлый край стола. Тело дрожало, словно секунду назад кто-то окунул его в ледяные воды Чёрного озера. Всё ещё склоняясь над старым омутом, Гермиона оглянулась через плечо, туда, где у окна возвышалась высокая фигура.
— Теперь-то мы в расчёте, — тихо произнёс он и сжал в ладони метлу, прихваченную по дороге в комнату.
Грейнджер сжала зубы и выпрямилась, чувствуя, как позвоночник ломит от напряжения.
— Это ужасно, — выдохнула она и тут же почувствовала себя нелепо. Драко смотрел на неё исподлобья, низко склонив голову. Темнота вокруг них вдруг стала такой естественной, такой родной, словно она являлась привычной материей, из которой, бурля, вырастала вселенная.
— Это война.
— Не говори так, словно это оправдание. Ничто из произошедшего с нами оправданным быть не может, — Гермиона метнулась к нему, и Малфой откинулся к стене. — Я проклинаю войну.
— Как и миллионы до тебя.
— Почему ты так спокоен? — Гермиона окинула его взглядом, и вдруг отрешённое лицо, сгорбленные плечи, усталые глаза и обесцвеченная скорбью кожа вызвали в ней острую жалость и едва ощутимое чувство родства.
— Я почти мёртв.
Они замолчали, и Гермиона, ощутив слабость в ногах, опустилась на краешек пошатывающегося стула.
— Она поплатилась за то, что сделала, — Гермиона покачала головой.
— Моя мать не встанет из могилы, а я продолжу сходить с ума.
— Но ты жив, ты всё ещё жив!
— Что это за жизнь, Грейнджер? — он посмотрел на неё с бессильной яростью, остановившись в полуметре. — Я искалечен и даже не понимаю, за что так жестоко расплачиваюсь… — недолго он молчал, мучительно собираясь с мыслями. — Что это было за чувство? Расскажи, ты ведь способна на любовь!
Гермиона испуганно опустила глаза и сжала пальцами свои колени. Она услышала, как он подошёл ближе, как зашелестела ткань его мантии. Тихо ударились об пол колени, и спустя пару секунд она столкнулась с умоляющим взглядом, направленным к ней снизу вверх.
— Я не знаю, — прошептала она, и эти слова обрушились с плеч неимоверной тяжестью, высвобождая из тела скорбь. Глаза наполнились слезами, сердце больно ударилось в груди, и стало так горько, словно кто-то ударил её наотмашь. — У нас отняли одно и то же, только разными способами. Я не могу рассказать тебе, потому что сама не способна что-то чувствовать. Мне кажется, если я вдруг позволю себе… — она запнулась, не отрывая от его внимательного взгляда, — то умру от боли.
Малфой кивнул, опуская взгляд на её побелевшие от напряжения пальцы. Некоторое время он не двигался, и Гермиона чувствовала, как медленно в её горле скапливается горечь невыплаканных слёз.
— Боль не так уж плоха. По крайней мере, она даёт понять, что мы всё ещё живы.
— Должно быть что-то ещё, — Гермиона испуганно помотала головой и порывисто опустила ладонь на его плечо. Драко не пошевелился, только медленно приподнял брови.
— Это правда, — он медленно изучал черты её лица. — Когда я с тобой, боль порой отступает.
— Значит, ты можешь бороться.