Проснувшись, монах нашел себя в полностью промокшей от липкого пота рясе на которую налипла хвоя и разный лесной опад. Осмотревшись, он понял, что катался по земле у дерева словно медведь, выбравшийся из берлоги после зимней спячки. Он вскочил и позабыв про воду и хворост поспешил в свою обитель. Сон не выходил из головы. Ощущение приближающейся беды смешало все мысли. Нужно было что-то делать. Но что? Было только совершенно ясно: увиденное им не просто рядовое видение, о котором можно забыть и жить дальше. То, что произошло было посланием. Но для кого? Для него или для другого понимающего человека? Вопросы множились, творя тревогу.
Всю ночь отец Евгений провёл в молитвах. А на утро погода испортилась и зарядил мелкий дождик. В каких-то долгих тягостных и безысходных размышлениях он провёл день, заготавливая хворост и нося воду с реки. К вечеру погода окончательно испортилась, и монах решил не покидать свой скит. Он молился днём и погружался в ночную дремоту, которая не освежала к утру.
Два дня подряд шёл ливень и бушевал ветер. Потоки воды смешивались с землёй, а мощные ураганные порывы с силой поднимали и закручивали в воздухе высокие столбы из грязи и листьев. Стекла в избушке жалобно дрожали и позванивали, а однажды, видимо от особо сильного порыва, не выдержали и выпали несколько стеклышек из цветного витража в башенке. Сквозь чуткий сон отец Евгений слышал, как мягко стукнув о грубый коврик на полу, они упали где-то неподалёку от его топчана.
Утром, по окончании этого бесчинства стихии, он проснулся поздно, когда солнце уже поднялось. Однако за полностью заляпанными грязью стёклами окон день едва ощущался. Сев на краю своего скромного ложа, монах положил ладони на виски и стал энергично растирать их, надеясь, что на смену тяжёлой сонливости придёт былая бодрость.
Взгляд отшельника упал на солнечный блик, пробравшийся через маленькое витражное окошко и улегшийся перед его ногами.
Было удивительно. Грязная взвесь поднялась во время бури, похоже, аж до уровня башенки и сумела залепить весь витраж. Однако выпавшие ночью стекляшки образовали в рисунке брешь в форме креста. Через неё улыбчивое солнце пробралось в жилище отца Евгения. Растянувшись на полу, световой блик прорисовался контуром меча. Монах бессильно замычал, уставившись на знак.
— Но что мне с этим делать, Господи⁉ Ну вот что⁉
Ему захотелось занять себя какой-нибудь работой. Срочно! Сейчас же! Пусть долгой и изнурительной, но лишь бы выгнать из головы тяжкие размышления.
Пригнув голову в низком дверном проёме, он выбрался наружу что бы осмотреться и наколоть дров.
Прямо перед порогом, метрах в пяти стоял парень лет 22-х в оранжевой куртке и надетом поверх неё ядовито красным рюкзаком. Что-то тихо бормоча себе под нос, он озадаченно смотрел в сторону убегающей к реке тропинки. Отец Евгений мысленно поморщился, ожидая докучливых расспросов от очередного туриста.
— Здравствуйте! — обрадовался парень появлению монаха, а вы здесь живёте? Тут так здорово! А вы тут один? А не страшно вам одному? Какая-то тут у вас прям буря бушевала недавно, да?
Монах молча развернулся спиной к балаболу и принялся медленно устанавливать на плахе одну из кривых чурок, напиленных из старой дикой яблони. Однако это пренебрежение, казалось, ничуть не смутило туриста.
— Извините, а Вы не подскажите, есть ли где-нибудь здесь поблизости спокойное место? Знаете, хочется чего-то такого, что бы и красиво было и так… уединённо… что бы природа…. Знаете, когда так: вода журчит, листва что-то шепчет, птицы щебечут… Что бы рассвет вдохновлял, а не настораживал. Что бы закат умиротворял, а не пугал близкой темнотой… Красота что бы, одним словом…. Я люблю красивые места, понимаете? В мире столько всякого творится, аж дрожь пробирает. Как об этом начинаешь думать, так один нервяк сплошной. А что делать то с ним и не понятно. Вот и хочется перестать изводить себя всякими мыслями и просто побыть в красоте. Мне кажется, когда вокруг тебя красота, то и жизнь не такой тяжёлой кажется и обычные вещи становятся красивыми и вообще… Как у нас на Руси говорят: в красивом бору и сосны красивые…
Ещё не понимая почему, но монах почувствовал, что слова скороспелого философа зацепили его.
«Что ж ты мимо дома то моего не прошёл, любитель прекрасного», внутренне проворчал он.