Илюха с воплем забуривается в толпу, опрокидывает стопку водки, стукается кулаками с парнями, стискивает в объятиях девчонок. Я степенно киваю и подмигиваю присутствующим, великодушно принимаю подношение в виде банки пива и метко стреляю глазами. На самом деле, я мучительно ищу Волкова, не нахожу и натурально впадаю в отчаяние, но внезапно он обнаруживается буквально в двух шагах.
Он в черной толстовке с принтом в виде черепушки и надписью «Toxic» на груди, ветровке, драных джинсах и кедах, и в таком виде вполне тянет на модель или известного блогера. Дистрофичка Инга, восседающая рядом с ним, сияет ярче фонарной лампочки, и, стоит признать, — у нее красивые глаза…
В горле вырастает болезненный скользкий комок, и я с трудом его проглатываю. Прикладываюсь к своему пиву, падаю на жесткую лавку напротив и поправляю прическу.
Сладкая парочка в центре внимания, на Волкова со всех сторон сыплются вопросы, и он успевает коротко отвечать:
— Ваня, как тебе Сосновое?
— Пока не понял, но природа поражает.
— Хочешь пива?
— Сегодня воздержусь.
— Так откуда ты? Скажи, ну пожалуйста…
— Раньше я жил в Москве.
Я почти слышу, как щелкают отпавшие челюсти ребят.
— Да ладно… А почему приехал к нам?
— Бабушка заболела.
Он держится расслабленно и просто, но уже стал звездой этого вечера. Инга, словно рыба-прилипала, льнет к его плечу, краснеет и смущенно опускает лицо.
Бесит. До изжоги. До тошноты. До зуда в сжатом кулаке.
Рядом со мной плюхается запыхавшийся Илюха и тихо цедит сквозь зубы:
— Лер, захлопни рот, а то комар залетит. Не поверишь: это внучок Брунгильды. Твой новый сосед.
— Серьезно?!! Никогда бы не подумала… А что-за манифест у него на толстовке? Фанат Бритни? Любитель старины?
— Скорее предупреждение, что он паскудный и скользкий. Явно не в бабку. Весь в Маринушку.
Пока я перевариваю сенсационные новости, кто-то из ребят успевает сложить два и два:
— Анна Игнатовна, часом, не твоя бабушка? Да?.. Значит, ты бывал у нас и раньше?
— Нет, раньше она сама к нам приезжала.
— Как она себя чувствует?
— Плохо.
— Надо бы ее навестить…
— Это не самая лучшая идея, чуваки. Она никого не узнает.
Ваня рассказывает о тяжелом состоянии парализованной, о Москве, о прежней школе, и я подпадаю под гипноз тихого приятного голоса. В этот момент я всей душой сочувствую нахохлившемуся Илюхе — Волков перетянул на себя внимание даже его верных прихвостней, и у Рюмина нет против него козырей.
В небе белеют холодные звезды, за шиворот пробирается озноб. Я слишком внезапно поменялась местами с Бобковой и рискую без боя смириться с новым статусом — статусом незаметной лохушки.
Хлопаю в ладоши и звонко выкрикиваю:
— Народ, отвяжитесь от Волкова! Мы трепаться пришли или отрываться?
Я проворно вскакиваю, выкручиваю звук колонки на максимум, выбегаю на выложенную брусчаткой площадку и отпускаю тормоза. Девочки нехотя присоединяются к танцу — Ваня им интересен, но они не имеют права не поддержать мою инициативу, за ними подтягиваются и парни. Илюха опять наводит на меня камеру, и я выдаю такого огня, что перевозбудившиеся малолетки из банды улюлюкают, свистят и воют от восторга.
Мы больше часа скачем под музыку, глушим пиво, подпеваем в припевах песен и перехватываем из мисок подгоревшие сосиски, а Волков так и сидит рядом с Ингой — что-то долго ей рассказывает, подает чипсы и помогает отвинтить крышечку с газировки. В один из моментов он снимает ветровку и набрасывает на ее узкие плечи.
Я дергаюсь и шиплю, как от отцовской оплеухи — уязвленное самолюбие требует возмездия и скорейшего восстановления правопорядка.
Быстрый трек сменяется медляком, верный Илюха, проследивший за моим взглядом, понимающе кивает и, срывая связки, орет на весь пляж:
— Внимание: белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
* * *
Глава 5
Благодарно улыбнувшись своему лучшему другу, я решительно сметаю с пути ринувшуюся к Ване дуреху Петрову и, тряхнув пышной гривой, предстаю перед ним во всей красе. Голубки прекращают шептаться, Волков поднимает на меня огромные черные глаза и ошалело пялится, а мое струхнувшее сердце мгновенно уходит в пятки.
— Я не танцую! — предвосхищая мой вопрос, выдает он, но тут же примирительно добавляет: — Не умею, прости.
— Вообще-то, от белого танца нельзя отказаться, — отступать некуда, я топорно вру и, скорее всего, выгляжу глупо и жалко. Его повторный прилюдный отказ будет поистине унизительным, а унижений мне сегодня хватило сполна и дома… Переминаюсь с ноги на ногу, беспомощно хлопаю ресницами, готовлюсь к мучительной смерти от позора, но Волков прищуривается и, кажется, просекает, что я тону.
— Хорошо, — он встает, извиняется перед Ингой и неспешно идет к площадке. Разворачивается, вырастает передо мной и обхватывает горячими ладонями талию. От его внезапной близости и тепла происходит необъяснимое — из-под ног резко уезжает земля. Чтобы не упасть, я в смятении повисаю на его шее.
Он едва заметно отстраняется и увлекает меня в танец.
Я подчиняюсь каждому его движению, в оцепенении рассматриваю острую скулу, приоткрытые губы, шнурок капюшона и жилку, пульсирующую на шее. От него пахнет моим любимым миндальным латте с карамелью, и стук сердца в ушах превращается в монотонный гул. С землей определенно что-то не так — теперь я от нее отрываюсь, подлетаю ввысь и парю над черными соснами…
Молчать рядом с ним опасно и совершенно невыносимо, и я неуверенно пищу:
— Почему ты сказал, что не умеешь танцевать?
— Потому что «не умею» — самая лучшая отмазка, когда не хочется что-либо делать.
Он ухмыляется, и мятное дыхание щекочет кожу над моим пылающим ухом.
— Вы теперь встречаетесь? Ну… с Ингой.
— Мы теперь дружим.
— Серьезно? Как такое возможно? Она же… вообще не красавица.
— Она интересная и очень умная. И вполне симпатичная.
Медляк заканчивается, шарканье подошв по брусчатке стихает, а я категорически не хочу возвращаться в реальность и вцепляюсь в мягкую ткань Ваниной толстовки. Над берегом тут же раздается следующий трек, еще более романтичный и длинный — наверняка, Рюмин нашаманил.
— Вот, значит, как, — я больше не сдерживаюсь. — А что ты думаешь обо мне?
— А я должен думать о тебе?
Его жестокие слова застают врасплох, и я еще сильнее завожусь:
— Нет. Не должен. Но это вопрос, а на вопросы принято отвечать.
— Окей. Ты… нормальная.
— Всего-то?.. Вообще-то, я самая лучшая ученица в школе и самая крутая девочка в поселке!
В его черных глазах пляшут отблески огня, и отчетливо читается насмешка.
Только прорычав эту запальчивую фразу, я понимаю, насколько комично она прозвучала.
Сельская королева…
Там, откуда он родом, такой «крутизны» пруд пруди.
Кусаю губы и затыкаюсь. Досадно и больно до слез, и занудная композиция подходит к концу.
На последних аккордах он меня отпускает, рукав на его предплечье на мгновение задирается, и я цепляюсь взглядом за витиеватую надпись: «I will never…»