Не для печати

ОХОТНИЧИЙ КОДЕКС

Сводка №1. КИКИМОРА БОЛОТНАЯ (из архива Северного сектора, дело №0401-А)

Не всякая тварь идёт навстречу — есть те, что ждут, пока ты сам ступишь в их воду.

Кикимора болотная — женская сущность из водных низин, чаще — из топей, торфяников, пойменных лощин. Она не охотится — она заманивает. Место, где она живёт, становится пространством отсутствия: голоса там глушатся, дороги сбиваются, мосты появляются, где их не было.

Приметы активности: ил в сухую погоду, запах плесени без источника, появления «временных» построек — мостов, мостков, тропинок.

Особо чувствительны к её присутствию — дети и те, кто пережил утрату.

Важно: её пространство не отражено на карте, но существует на уровне восприятия. Там всё кажется чуть-чуть слишком правильным.

Если ребёнок говорит: «моста не было» — надо поверить ему.

Статус: активна в зонах сезонного половодья. Запрет на вход без сопровождения.

Последняя фиксация: Карелия, весна, колодец с исчезновением.

Машина шла медленно, как будто сама сопротивлялась дороге. Подвеска поскрипывала на каждой кочке, будто жаловалась вслух, и вода под мостом шептала невнятно — не как речной поток, а как человек, который боится быть услышанным, но всё равно говорит.

Пасмурное небо, тяжёлое, как старое ведро, повисло над дорогой. Воздух был вязким — тянулся за машиной, не желая отпускать. Он пах не весной, не землёй, не листвой — пах железом, сыростью и тем, что обычно прячется под мостами и в затопленных подвалах. То, что дышит без рта и двигается без ног.

Григорий держал руль двумя руками, крепко, с напряжением, которое трудно назвать страхом — скорее, это было напряжение перед прыжком. Перед тем, как влететь в туман, не зная, есть ли по ту сторону хоть что-нибудь. Он не сводил глаз с моста — с тонких досок, уложенных поверх металлических опор, до боли новых, не по сезону, как будто кто-то только что поставил их и сразу ушёл. Или — ушёл, но остался смотреть.

— Не было здесь моста, — раздался голос с заднего сиденья.

Григорий не ответил. Он слышал. Он слышал каждое слово, сказанное мальчиком. Всегда слышал. Просто не всегда отвечал. Иногда потому, что не знал как. Иногда — потому, что не хотел знать, что услышал.

Лидия, сидевшая рядом, хмуро перелистывала папку с делом. Бумаги были влажные от конденсата, печати расплылись, текст будто старел прямо в руках. Она искала координаты, сверялась с картой — и всё равно чувствовала, что не может определить, где они на самом деле. Не по номерам, не по ориентирам, не по привычке. Место не поддавалось обозначению. Оно было. И всё.

«Почему всё выглядит так, будто ждёт? — думала она, не поднимая глаз. — Ни собак. Ни людей. Даже листья не шевелятся. Только пар поднимается. И этот мост… как будто его собрали не плотники, а… кто-то, кто знал, что мы придём. И хотел, чтобы мы перешли?.

Александр сидел тихо, прижавшись лбом к стеклу. Он не смотрел — он слушал. Как будто сквозь стекло можно услышать. Сквозь лес. Сквозь воду. Сквозь воздух, насыщенный чем-то старым. Ему было пять лет, и он знал больше, чем мог объяснить. Он просто говорил, когда надо. Или — когда "оно" позволяло.

— Здесь вода звала, — повторил он.

У Лидии на мгновение пересохло в горле. Она не обернулась, просто крепче сжала кожаную обложку на коленях. Бумаги внутри скрипнули.

Григорий резко вдохнул — не от слов, а от того, как вдруг стало тяжело дышать. Воздух в машине густел, как в подвале, куда давно не спускались. Даже Александр пошевелился, пожаловался вполголоса:

— Уши заложило…

Григорий пожал плечами, будто скидывая напряжение с мышц. Но оно не уходило. Покалывание в ладонях от руля не проходило — словно руль был покрыт невидимой плёнкой. Мокрой. Как после того, как держал в руках водоросли.

Лидия наконец подняла голову. Мост был совсем близко. Он казался длиннее, чем на взгляд. И тише, чем должен был быть. Ни скрипов, ни плеска воды. Даже тени от досок ложились не в ту сторону.

— Не нравится мне всё это, — сказала она негромко, как будто не хотела, чтобы мост услышал.

Григорий ничего не ответил. Он только прибавил газу. Машина медленно въехала на мост. Под капотом что-то хрустнуло. Или — под водой.

Он появился не сразу. Или не так — он, возможно, был всё это время, просто не двигался, не требовал внимания, сливался с фоном, как бродячая собака, как сгнивший столб, как память о чём-то, что вытесняешь каждый раз, когда проходишь мимо. Но когда машина добралась до середины моста, он вдруг встал. Из ниоткуда. Как будто вырос из тумана. Стоял в болотниках, в ватнике, выцветшем до одинакового серого, и махал рукой — не отчаянно, не испуганно, а... вежливо. Как встречают тех, кого давно ждали.

Григорий сбавил скорость. Его пальцы с силой вжались в руль. Он не моргнул, не выдохнул, просто слегка наклонился вперёд, будто от этого фигура впереди станет объяснимее. Не стала.

— Видишь? — тихо спросил он, не оборачиваясь.

— Не сразу, — ответила Лидия, — но он там. Почему мы его не заметили раньше?

Она не успела договорить, как Александр, всё так же уткнувшись лбом в стекло, прошептал с безразличной точностью:

— Потому что он был под водой.

Лидия замерла. Мальчик говорил так, будто повторял услышанное. Как радиоприёмник, поймавший волну. Иногда он так говорил. Паузы между словами — не детские. Молчание между фразами — не человеческое.

— Остановись, — сказала она Григорию. — Только не выходи.

Тот уже приоткрыл окно. Воздух извне ввалился в салон тяжёлым, влажным комом. Сладковатый запах болотной тины, старой рыбы и чего-то кислого, как ржавая монета во рту.

Мужчина не приближался. Он стоял у края моста, будто знал границу, за которую нельзя. Его лицо было... нормальным. Усталое, чуть ввалившееся, с тенью щетины, как у любого северянина после смены. Но что-то в нём было неправильно спокойным. Глаза — слишком тёмные. Улыбка — слишком ровная. И стоял он — в лужице, которой не было. Лидия точно видела: под ногами — сухие доски. Но от ботинок капало.

— Вы с деревни? — громко, с нажимом, спросил Григорий.

Пауза. Ветер двинул занавесь сырого тумана за спиной мужчины.

— А вы? — спокойно, почти ласково.

Григорий чуть прищурился. Его брови сдвинулись, и лицо стало деревянным. Александр потянулся вперёд, не отрывая взгляда от человека — или того, что выглядело человеком — и шепнул:

— Он пахнет болотом. Даже если сухой.

Лидия невольно посмотрела на руки мужчины — те были в перчатках, но по ним стекала вода. На плече ватника — капля, тяжёлая, прозрачная, будто слеза.

— Не проезжайте сразу, — сказал он. — Поговорить бы...

Голос его не был угрожающим. Он был будничным. Но именно в этом и было страшно. Как будто он предлагал не просто остановиться — а принять участие. Не узнать, не разобраться, не помочь, а… войти. В то, что началось без них.

Григорий кивнул. Медленно. Не от согласия, а чтобы выиграть паузу. Он не любил незнакомцев. Особенно тех, кто не боится одиночества на мосту, ведущем в затопленную деревню. Особенно тех, кто пахнет водой, но стоит на сухом.

— У нас распоряжение, — сказал он. — Дело. Дети.

— Конечно, — кивнул мужчина. — Потому и говорю: аккуратнее вам.