Наконец Глории понадобилось отлучиться на встречу с арт-директором издательства. Прентис оплатил счёт, и они вышли. Он собирался было предложить Глории проехаться вместе на такси, как тут Эми, будто прочтя его мысли, сказала:
— Том, я бы не прочь пройтись через Центральный парк в офис моего агента. Знаете ли, я немного струхнула...
— Струхнула, что можешь кому-то навредить? — с прорвавшимся сарказмом перебила Глория. — Эми, на дворе белый день. Центральный парк в это время дня совершенно безопасен.
— Там никогда не бывает совершенно безопасно. Я просто подумала, если бы Том согласился...
— Мы можем подвезти тебя на такси, — сказал Прентис. — Слишком дождливая погода для прогулок.
Он пожалел об этом решении, как только Глория и Эми затеяли спор, кому выходить первой. Глория проиграла: её офис был по эту сторону парка.
Выходя, она что было сил хлопнула дверью.
— Глория всё слишком серьёзно воспринимает, — со смехом заметила Эми.
Когда Прентис помогал ей выйти из такси у агентского офиса, то обнаружил, к собственному удивлению, что приглашает девушку на вечер в джаз-клуб.
Кроме того, он начал подозревать, что она на чём-то сидит.
Когда они встретились, чтобы отправиться в клуб, она предложила ему немного наркоты. Она называла эту хрень «X» — Прентису вещество было известно под названием «экстази», или МДМА. Нейротоксин, вызывающий у людей деланное дружелюбие и энтузиазм. У Эми, как он впоследствии узнал, вещество просто усиливало и без того свойственное ей в гипоманической стадии настроение.
Эми страдала маниакально-депрессивным расстройством — сама она предпочитала термин «биполярное расстройство». В госпитале Калвер-сити такой диагноз поставить не смогли.
Теперь же, вспоминая тот дождливый октябрьский день в Нью-Йорке, а потом — ночью — удивление Эми, когда Прентис заявил, что не употребляет наркоты и не станет принимать никакого X, он подумал: Да, скорее всего, это наркота. Какая-то другая наркота. Бадди знает: крэнк, метамфетамин, а может, новый, специально разработанный препарат. Наркота её сожрала. Превратила в мумию из алюминиевого ящика.
Но этого объяснения недостаточно. Там что-то ещё. Кто-то ещё. Кто-то дал ей золотую кредитку и двести баксов наличкой. Прентис точно знал, что Эми не работала. Значит, кто-то дал. Кто-то. Какой-то сукин сын.
Не иначе, какой-то грёбаный продюсер.
Лонни долго дёргал надзирателей. Это в первый раз он их о чём-то просил. Он с трудом сдерживал слёзы и рвоту. Он повёл их к себе в комнату, ругаясь, что те ползут, как сонные мухи.
Он показал им Митча.
Митч просто сидел там. Он сидел в странной позе, как младенец, с невинным выражением лица, и по полу под ним растекалась лужа крови.
Из рваных ран на его левой кисти свешивались лохмотья мяса: обрывки мышц. В одном месте через рану в груди было видно ребро.
Митч трясся мелкой дрожью, но продолжал методично резать себя. Заточка вгрызалась в плоть его правого бедра, пробиваясь к тазу.
Он улыбался отсутствующей улыбкой, зрачки расширялись и сужались, расширялись и сужались. Взгляд оставался расфокусированным.
Потом он заметил Лонни и надзирателей, связь прервалась, он бросил себя резать и пробормотал: