Серебряные?
И ведро ниже, ниже. Веревка и вовсе бесконечною кажется. Этак я до середины земли опущу.
— Другое дело, что за одни глупости плата будет посильная, а за другие… — она поджала губы.
А кожа у нее темная, смуглая.
И оттого волос кажется вовсе белым. Но ведро, чую, коснулось дна… нет, воды, потянуло вниз характерной тяжестью. Я перекинула петлю из веревки через ладонь, чтобы не упустить ненароком.
Нехорошо ведь получится.
— За другие такая, что один человек всяк не потянет.
Я вот тяну.
Ведро.
А по ощущениям, что его не водою, ртутью нагрузили. Но тяну. Зубы сцепила. Пытаюсь сперва намотать веревку на плечо, и сдерживаю стон, потому как волос грубый, из которого та свита, впивается в кожу, сдирает её.
Ведьма же смотрит.
Нет, не смеется. Просто смотрит. Чуть голову склонила, и в глазах — тоска.
— Род, как и человек, живет… молодой когда, сил полон, силы эти и бурлят, на свершения тянут. А чем дальше, тем оно спокойнее, тише… и родник сперва ручьем становится, потом рекою полноводной.
Красиво, мать же ж твою, говорит.
Только ведро это.
Тяну.
Сон, но… все одно тяну. Уже не наматывая, но пятясь от дыры, молясь лишь о том, чтобы веревка эта под тяжестью о камни не перетерлась. Спину выгнуло, по шее пот градом катится.
— А река сворачивается озером…
— Озеро — болотом? — выдаю, пусть и до крайности невежливо.
— Именно.
А над краем показывается ведро, которое я чудом, не иначе, успеваю перехватить. И едва не падаю за ним в черную бездну колодца. Но как-то же не падаю. И главное, стоит взяться за ведро, как становится ясно, что нисколько оно не тяжелое.
Вполне себе обыкновенное.
А что я задыхаюсь и руки трясутся, так это сама виновата. Надо зарядку по утрам делать. И по вечерам.
— Вот, — говорю. — Твоя вода…
— Спасибо, — отвечает ведьма и заглядывает в глаза. — Пойдешь в род? Приемною?
Стискиваю зубы.
Пойти…
Почему бы и нет? Тогда, чую, и сила меня признает. И… и все-то наладится. Обрету мощь, которой не всякая родовая ведьма обладает. Эта вот, женщина, когда она жила? Сотни лет? Тысячи? И за эти тысячи накопилось силы преизрядно. Вся-то моею станет, по праву рода, до последней капельки. Стану… завидною невестой стану, чего уж тут. Маги со всей страны сбегутся, потому как чем ведьма сильнее, тем дети от нее одаренней. А магов бедных не бывает.
И забуду я конуру дворницкую.
Службу.
Буду жить в доме-дворце, наподобие мэрского. Прислугой обзаведусь. Стану просыпаться к полудню да развлекаться шопингом.
На массажи ездить. В спа. Всегда мечтала в спа побывать.
И надо-то всего малость. Согласиться. Что тут такого? Приемышем? Стало быть, сиротою, стало быть, от имени своего отказаться, того, старого. Только…
…маму я почти не помню.
Бабку и прабабку и вовсе не знала. Да и не осталось у меня живой родни. Мертвые же… поймут.
— Нет, — я покачала головой и поклонилась ниже прежнего. — Благодарю за ласку, прародительница… рода Афанасьева.
Спина ныла.
Руки.
Плечи.
И сила внутри… сожжет ведь. Такое тоже случается. Не совладаю и все. Глупо это. Нерационально. Но… правильно.
— Прости уж, только… не могу я.
Пусть и помню маму слабо, пусть не осталось даже снимка. Я ведь искала, спрашивала… а она фотографироваться не любила. Или может, просто дорого? И к чему на такое баловство, как портрет, тратиться? Даже на кладбище, на кресте фотография старая, полуразмытая, и молоденькая девушка на ней мне совершенно не знакома…
Все одно.
Не могу.
От нее отказаться. От того яблочного духа. От рук её шершавых. От… запаха, ласки. От того малого, чем владела по праву.
— Я… отдам тебе силу, если так надо, — говорю, глядя в глаза той, что стояла передо мной. Глаза у нее ясные, седые, как и волосы. — Я не знала, что… будет так. И он найдет кого-нибудь другого. Ту, которая…
— От рода своего и памяти отречется по-за ради чужой силы? — усмехнулась женщина. И головой тряхнула, и снова зазвенели, зашептались фигурки в волосах её. — Толку-то с такой… пей он воду.
— Я?
Что-то не тянуло.
Вода была темною, черною почти. И главное, я в ней не отражалась. Ничего не отражалось. Плохая идея… и ведьма смотрит так, выжидающе.
А я… я поднимаю ведро к себе.