— Что ищёшь?
— Кушать. Надо много кушать.
Медведь подошёл вплотную, ткнул мокрым носом в живот Ошке, опрокинув её на спину.
— Мягкая, — проворчал он. — Вкусная.
— Что значит, вкусная? Ты что, хочешь меня съесть?
— А как же. Ты вкусная.
— Отойди немедленно! Меня нельзя есть, я ещё маленькая.
— Маленькие, как раз, самые вкусные.
Губы у медведя вздёрнулись, обнажив огромнейшие зубы. На папиных роликах медведь никогда не демонстрировал такие клыки. А уж книжечки и сказочки, где мишки встречались то и дело, у них вообще не было зубов. У настоящего медведя кроме клыков были ещё зубы поменьше, а между ними толстел язык, с которого капала тягучая слюна. Это ничуть не походило на игру, и отчего-то Ошке стало страшно.
— Уходи! — закричала она. — Я человек! Ты должен меня бояться!
Медведь отшатнулся, принюхался, широко раздувая ноздри.
— Тут всё пропахло человеками. Они здесь часто бывают. Но ты не человек. Ты вкусное не знаю что. Тебя нужно есть.
Медведь резко наклонился вперёд, уставившись на Ошку маленькими глазками.
— Я человек! — выкрикнула Ошка. — Это «Хомячок» тебя запутал, так, что ты меня не узнал.
— Хомяк тоже мягкий и вкусный, но он маленький, в нём есть почти нечего, а ты в самый раз, какая надо.
— Пусти! — Ошка дернулась что есть силы, но когтистая лапа вдавила её так, что все трепыхания пропали зря.
Медведь здоровенными зубищами надкусил кожу на животе у Ошки, слизнул выступившую кровь.
Было очень больно.
— Мама!.. — Ошка пыталась заорать, но из сдавленной груди вырвался лишь хрип.
— Вкусно, — сказал медведь.
— Ма!..
Верный «Хомячок» работал надёжно и беззвучно, посылая успокаивающие сигналы: «Что вы, здесь нет никаких людей, всё в полном порядке». Лживая заколка в растрёпанных волосах, сообщала, что девочка Ошенька летит сейчас в южный город Сидней, и встревоженная мама на уши подняла службы сиднейского аэропорта. Службы ищут, но никого не могут найти. Нет нигде девочки Ошки и уже не будет.
Медведь прекратил играть с неожиданной находкой и решил, что пришла пора обедать. Страшная пасть распахнулась, зубы, не сдерживаясь, впились в тело. Последнее, что успела увидеть Ошка, был Рун, стоявший на том берегу ручья со старинным карабином в руках.
* * *
Мама сидела возле Ошкиной кровати и плакала. Всё-таки, мама у Ошки удивительная. Сначала она плакала оттого, что Ошка съела червяка, теперь плачет оттого, что медведь съел Ошку. Хотя, червяк был съеден понарошку, так, может, и теперь то же самое?..
— Мама, — спросила Ошка, прислушиваясь к боли, затаившейся в животе, — а медведь меня совсем съел?
— Что ты, маленькая, никто тебя не ел. Ты просто перепугалась и немножко приболела. Но скоро будешь совсем здоровой.
Вот, всегда так. Мама хочет, чтобы Ошка непременно говорила правду, а сама непрочь и приврать, если враньё, по её мнению, должно Ошку успокоить. Теперь она будет плакать и говорить успокоительные выдумки.
— Мама, позови, пожалуйста, Руна.
— Зачем тебе Рун, тем более, сейчас?