Вот только как мне самому поступить, я не знаю. Хочу обладать ведьмой, иметь ее рядом, заявить права перед всеми силами на нее как законный супруг. Но герцог не имеет на это права. А раб не нужен будет ей самой.
Хрустят под ногами листья, мы подходим к русалочьему пруду. Я слышу зазывное веселое пение и тяну руку, чтоб проверить тот оберег, которого нет больше на моей шее. Его вместе со всем остальным отнял у меня Льюис. И его забрал, и мою смерть.
— Бабы! Тут что, рядом баня есть? Нас хоть не побьют? — уставился во все глаза на оголённые торсы русалок бывший хозяйский муж, попал под чарующее пение. А ведь и вправду русалки здесь особенно хороши. Совсем не те, что бывают посреди моря. Розовые, полнотелые, плавников и не видно. Волосы убраны в косы, на голубоватой коже виднеются редкие украшения. В свете луны все кажется даже слишком настоящим. Словно живые они смотрят на нас.
И мы смотрим будто подростки, наслаждаясь сокровенной красотой женщин. Нечисти много. Такие, если захотят, и на берегу перетопить могут в луже. И все же ничуть не страшно. Сам попал под морок дивного наваждения. И расстаться с ним я не в силах.
— Красотки, — мечтательно произносит Анджей, — говорят, если дружен с эльфами, то морские девы тебя не обидят.
— А ты дружен? — берсерк смотрит на девушек исподлобья, осуждая их даже одним взглядом.
— Мой названный сын полуэльф.
— И мой тоже, — делает один-единственный шаг к пруду Саша. Хоть бы утоп. Да только нельзя так с друзьями. Женщину мы поделить не можем, в остальном же объединились.
— Стой, утопят.
— Меня? Я что, по-твоему, в воду полезу? Там же бациллы и пиявки. Девчата? Кто хочет перца, идёмте со мной!
— Нам перец не нужен. Гребни, кольца — совсем другое дело, — подплыла к краю пруда черноволосая нечисть. Чудо как хороша. Оперлась о зелень травы белой грудью. Хохочет, сверкает глазами, перекидывает с покатого плеча на плечо косу. И луна освещает дивное богатство женского тела. Вроде бы давно не юнец, вроде не о ней я мечтаю, а глаз все равно не могу отвести.
— Гребней не завезли. Увы. Придем завтра, да, парни? И одарим как следует. Баньку протопите? Где она у вас там?
— Баньку хочешь? — хохочут все они как одна и подплывают к изумрудному берегу. Лунный свет искрится в тяжёлых косах, играет с нами.
— Мари, уплывай. Я не хочу делить твою красоту с ними. Пусть не увидят единственного сокровища моей прошлой жизни, — говорит, покачивая в руках колыбель малыша Далет.
— Поздно уже теперь. Нет меня больше, — шепчет русалочка в стороне. Хрупкая как ребенок и такая же смуглая, как и мой друг.
— Ты ее знаешь? — слишком громко для этого места спрашивает Саша.
— Знал раньше. Невеста моя. Не дождалась.
— Утопилась, когда узнала, кто тебя ждёт там, за морем.
— Меня там не ждал никто. А тот, кто посмел оговорить перед всеми, сам уже умер. Подавился сталью моего поясного меча. Клянусь памятью нашей любви, Мари.
— Не было никого? Как нет и сейчас?
— Нет и сейчас. Есть только долг перед всеми, да моя хозяйка, Анестейша. Я остался верен тебе.
— Верен… — клокочет горем девичий прекрасный голос. Под всплеск воды проваливается в глубины пруда русалка. Далет стоит на берегу недвижим, будто бы умер. Хнычет в колыбели ребенок, не слышны больше голоса нечисти. Только лес играет ветром в своих пышных кронах.
— Дура, утонет же! Парни, айда со мной, доставать! — скидывает с себя рубашку Александр и тянется рукой к поясу штанов.
— Давно уже сгинула. Они все здесь русалки.
— Чего? Русалки? И они того, топят?
— Топят таких, как мы. Один мужчина посмел погубить, погибнут и все другие, кто осмелится очутиться здесь в лунную ночь.
— Как сейчас?
— Да, — уголком губ улыбается берсерк, заприметив черную головку, выглядывающую из воды на другом берегу пруда.
— Я приду сюда ещё, Мари. Только дождись меня. Все улажу и приду к тебе!