В какой‑то момент Винсент осознал, что утром он переоценил мощь своего организма, и ему просто необходимо поправить здоровье чем‑нибудь алкогольным. Понял он это уже неподалеку от главного храма города, но, к счастью, христианство в своем движении к примитивизации и мистическому ступору еще не догнало передовые отряды ислама, и вероятность легально раздобыть алкоголь в этой среде была довольно высока. И действительно – неподалеку от входа на территорию храм Винсент увидел заведение с незатейливым названием «Подле врат», в котором явно можно было опрокинуть стаканчик.
Войдя внутрь, он первым делом осмотрелся. Легкий полумрак, факелы на стенах и иконы в углу напоминали о нью‑вавилонских пристанищах Ордена Единого Бога. Однако публика явно здесь была более веселая и менее сумасшедшая, да и нравы царили довольно фривольные. В частности, официантки пусть и были облачены в длинные юбки и закрывающие волосы платки в православном стиле, не стеснялись весело перешучиваться с посетителями, а периодически и получали шлепок по ягодицам от наиболее разошедшихся. В зале была даже сцена, на которой местный менестрель наигрывал незатейливую мелодию на псалтерии и напевал что‑то вроде «Евхаристически тебя не хватает, Господь евангелический, я без тебя пропадаю ». Винсент увидел свободный стул у стойки, расположился там и хотел было заказать виски с яйцом, но решил, что это не вполне соответствует его нынешнему имиджу, и остановил свой выбор на стакане церковного вина. Не заставили себя ждать и новые знакомства – в тавернах редко кто долго пребывает в одиночестве. Вскоре к Винсенту за его столиком присоединился некий Митрофан:
– Ты поди не здешний, батюшка? – первым делом спросил его тот.
– С чего ты взял? Или всех здешних знаешь?
– Так заведение не того ранжира. Сюда не то, что духовенство редко заглядывает, не всяк допущенный до третьей литургии зайдет.
– Столь жесткая сегрегация?
– Да не то чтобы, – ответил Митрофан, – да многие посвященные оглашенных гнушаются. Считают, видать, что те своими грехами их заразят. Как прям болячкой какой‑то.
– И долго катехизация у вас длится?
– Да обычно стандартно – года три. Но я вот уже седьмой год как оглашенный.
– Что, так тяжело учение даеться? – осведомился Винсент.
– Да нет, не тяжело…
– А в чем дело тогда? Личное что‑то?
– Да нет. – Замялся Митрофан. – Ладно, слушай. Начну издалека. Знаешь, с чего мое увлечение христианством началось? С историй из жизни Василия Блаженного. Помнишь, как он бесов от человека отгонял?
– Ну, да, припоминаю, – сказал Винсент, – это когда раб дьяволу душу заложил за любовь дочки хозяина. А потом, когда и любви добился, и сам богатеем стал, решил, что душу‑то отдавать и не хочет.
– Вот‑вот, – усмехнулся Митрофан. – Дьявола‑то называют отцом лжи. А он тут лоханулся как фраер последний. Ведь как раз он‑то свой договор выполнил, а местами и перевыполнил. А усилиями Василия остался с носом.
– Это да, – задумчиво произнес Винсент, – наш брат любит так, чтоб и рыбку съесть, и на хуй сесть.
– Потому я и в религию подался. Потому и в оглашенных так долго хожу. Нагрешу чуток вовремя, и вновь срок катехизации продлевают. И в строгости себя держать не надо, и как помру – к полноценному христианину приравняют.
– Удобный социальный статус. Прям как вечный студент.
– А что‑то ты, батюшка, сам‑то не больно благочестив, – с подозрением вдруг сказал Митрофан.
– Так я из Ацтекской империи. Там рамки благочестия свои, – ответил Винсент.