Но самой замечательной в четках была большая бусина на конце короткой нити. Овальной формы, она представляла собой зеленый нефрит, очень странно и необычно испещренный синими, желтыми и красными крапинками. Она имела форму головы змеи, и была вырезана с большим мастерством. Детали головы змеи были хорошо проработаны; два маленьких вставленных желтых опала изображали ее глаза. Но в каком-то смысле художник отошел от своей модели. Губы змеи были слегка приподняты с обеих сторон, словно она рычала, — чего не может сделать ни одна змея, — обнажив клыки. Но кончики клыков не торчали, и челюсти не открывались. Голова была довольно твердой. Важно помнить об этом в свете того, что произошло впоследствии. В целом четки выглядели скорее жутковато, чем красиво. На самом деле, в них было что-то явно отталкивающее.
Ни доктор Уэллс, ни его злосчастный посланник не смогли ничего узнать об истории четок, да и об их использовании тоже. На самом деле, мы все думали, что многое из рассказанного нам об этом, было скорее его предположениями, чем установленными фактами. По его словам, четки использовались не в связи с чтением молитв, а с целью гадания. Он утверждал, что они помещались в трубку и высыпались на землю, чтобы предсказать судьбу спрашивающего, о чем судили по вращению змееподобных четок и положению, которое они, упав, занимали.
Казалось, четки находились в состоянии неустойчивого равновесия. Когда их клали на стол, они дрожали и извивались гораздо сильнее, чем можно было ожидать, прежде чем окончательно успокоиться; и даже после того, как они замирали неподвижно, в течение минуты или двух, они совершали странные, внезапные повороты и рывки. Иногда казалось, что они действительно были живыми. И почему-то они всегда ассоциировались с каким-то злом.
По-видимому, именно в ночь их прибытия доктор Уэллс впервые заподозрил, что с красными четками что-то не так. Он сам рассказал нам эту историю. Он внимательно рассматривал их через увеличительное стекло, выискивая какие-нибудь надписи или знаки, которые могли ускользнуть от его внимания, и два или три раза чуть не уронил их. Это озадачило его, потому что он привык обращаться с вещами осторожно, особенно когда высоко их ценил. Он не мог понять, что именно произошло, потому что ему действительно казалось, будто четки извивались между его пальцами — словно сонная змея. Ему это не совсем нравилось, и он поймал себя на том, что размышляет о возможных расстройствах пищеварения или нервной системы. Он положил четки на стол, взял книгу и стал читать. Через несколько минут, ощущая усталость, он положил книгу на стол, отчетливо заметив, что положил ее между четками и собой. Потом он сидел и размышлял над прочитанным; и естественным следствием этого было то, что он заснул. Когда же он проснулся, первое, увиденное им, было то, что четки теперь располагались перед книгой, а не за ней. А змееподобная голова смотрела прямо на него!
Это было довольно странно и немного тревожно. Казалось, имелось только три возможных объяснения. Либо он был совершенно неправ, полагая, что положил книгу перед четками; либо во сне встал и передвинул ее; либо четки переместились без его вмешательства. Первые два объяснения включали предположение, что его здоровье находилось не в лучшем состоянии, — что он не был готов признать, — в то время как последствия третьего объяснения были такого рода, что он полностью отверг его. Доктор Уэллс не верил в сверхъестественное.
Поэтому он намеренно отложил этот вопрос в сторону и решил на следующий день уехать из города в Кромер, где, как он надеялся, бодрящий воздух развеет любую мысленную паутину. Еще до наступления утра его решимость окрепла, после мучений беспокойной ночи. Сны сменяли один другой, не давая мозгу отдохнуть, и каждый из них имел какую-нибудь связь с красными четками. И в каждом присутствовал элемент угрозы. Его преследовала зловещая резная голова с приоткрытым ртом и намеком на отравленные клыки.
Утром, перед отъездом из города, он успел заглянуть в сейф, куда на ночь положил четки, и испытал страшное потрясение. Он помнил совершенно отчетливо, что разложил четки вдоль одной из полок; он отчетливо помнил, как свет играл на рубинах и изумрудах в этом их положении. Но теперь четок на полке уже не было. Они лежали на дне сейфа, свернувшись, точно змея. Голова находилась в центре, покоясь на одном из колец, но слегка откинутая назад, как будто встревоженная и готовая ужалить. Когда он открыл дверцу, она повернулась к нему.