Когда история подошла к концу, я умолк, вытирая вспотевшие ладони о штаны. Только бы не вздернули, только бы не вздернули… Неужели так и не увижу Новый Свет? Правы были старшаки, когда говорили о проклятии Печати. Даже думать о ней не смей, если только не хочешь несчастье накликать. Дурак ты, Сига с Кирпичного, как есть дурак, замечтавшийся о несметных богатствах.
- Я понимаю, почему ты перстни с барона снял, - наконец произнес брат Серафим, - а бумаги-то зачем стащил?
Глупцом был, вот и стащил. Хрен бы меня вычислили, если бы не они. Только кто же знал, что чернецы мастаки по отхожим местам лазить.
- Вы про грамотку-то? Возникла одна мысль, когда содержимое прочитал. Не поймите неправильно, ничего плохого я не хотел.
Правая бровь брата Серафима едва заметно дернулась.
- Ты что же, за барона себя выдать удумал?
- Если и выдать, то совсем немножко, - затараторил я, чувствуя, как незримая петля затягивается на шее, - пыль барышням в глаза пустить или денег под залог взять – малясь, чтобы голодным пузом не маяться.
Против ожидания дознаватель ругаться не стал. Наоборот, хитро улыбнулся и даже подмигнул.
- Не зря про тебя говорят, что ловок. Теперь и сам вижу… По росту подходишь, лицо и тело без особых отметин, нос с горбинкой, разве что цвет радужки отличается. Как с глазами выкручиваться думал? Ростовщики народ прожжённый, докопаются до мельчайших деталей.
- Это в комнате радужка серая, а ежели на солнце долго находиться, можно и голубые оттенки заметить, и зеленые. Глаза – они же как камни драгоценные, могут разными цветами переливаться.
- Не поспоришь, - согласился брат Серафим, – а грамоте где обучался?
- Друг закадычный в Ровенске был – Ленькой звали, он и показал, как отдельные буковы в словеса складывать.
- А Ленька откуда узнал?
- Так у него семья была – отец с матерью. Он даже в школу настоящую ходил при храме.
- Семья – это хорошо… А с тобой почему отирался? - слова брата Серафима прозвучали донельзя обидно, словно я не человек, а пес шелудивый, от которого следует держаться подальше.
- Батя у Леньки уж больно лютый был, мог зашибить по пьяни. Вот и сбегал к пацанве.
Вышесказанное было правдой лишь отчасти. Да, Лёнькин батя дурковал, но не более остальных. Бывало, снимет кожаный ремень и отходит по заднице за пропущенные занятия. Не кулаком в морду и то ладно. Куда больше Леньке доставалось от сверстников: то деньги отнимут, то отлупят за пустырем. Прикинул Ленька, что лучше пацанве с Кирпичного отдавать половину, чем одноклассникам выгребать все до монетки. Через что дружбу с нами и свел.
- Врешь, - задумчиво протянул брат Серафим. – По глазам вижу, что врешь, а впрочем… неважно. Ты мне лучше другое скажи, как барончика играть думал?
- А чего там играть? Спину выпрямил, словно кол проглотил и морду поважнее сделал.
- Ну?
- Чё ну? – не понял я.
- Продемонстрируй.
- Прямо здесь?
- А что тебе мешает?
- Одёжка не позволяет. Какой из меня барон в обносках, - я расставил руки, демонстрируя заношенную рубаху, или скорее холщовый мешок, натянутый поверх тощего тела.