«Большой человек», — говорит Стив, на его лице расплывается жестокая улыбка.
Кто сказал, что они люди? Преподобный Грин говорит с холодным безразличием, которое говорит о том, как внимательно он наблюдал за этим маленьким представлением. Его глаза искрятся озорством, как будто ему на самом деле очень нравится то, что происходит до сих пор.
Джесс придвинулась ближе к преподобному. И снова она вспоминает Вин Дизеля в фильме «Черная дыра» — именно об этом фильме она думала. Мускулы и гравий, убийца, хищник, преступник… и спаситель. Он не ее обычный тип, снова говорит она себе, он не чувствует себя в безопасности. Не в обычном смысле. Но иногда опасность — лучшая защита от опасности.
«Еще раз? Стив зарычал, его взгляд метнулся к преподобному. Если и есть в этом месте человек, который заслужил его гнев больше, чем этот чертов веган или идиот водитель автобуса, из-за которого они здесь застряли, так это этот чертов сексуальный священник. Такой отец, которому нравится, когда ты называешь его папочкой, подумал он. Он уже встречал таких больных, как этот. Все сильные и молчаливые, пока не появятся кляп и кожаное весло.
«То, что там, — не люди», — говорит профессор Плам, его голос тихий и хриплый.
Тогда кто они? спрашивает Эффи.
Ответа она так и не получает.
Не успевают слова сорваться с ее губ, как раздается сильный стук в дверь. Дерево в раме задрожало, и картина, висящая на стене, сползла, наклонившись под углом. Эффи вскрикивает и бросается к остальным, ставя стол и несколько стульев между собой и тем, что стоит за дверью. Она держит трость обеими руками, как очень короткий, очень тонкий посох. Сердце замирает в горле, а от адреналина, бурлящего в теле, у нее трясутся руки.
Ниш и Эффи обмениваются короткими взглядами. Оружие, которое они сжимают в руках с побледневшими костяшками пальцев, — их лучшая форма защиты. Но их явно недостаточно, учитывая угрожающие нотки, сменившие рождественскую музыку.
Все молча ждут, тяжело вдыхая воздух, размахивая клинками, бочками и подсвечником у двери.
Неужели она исчезла?
Как только эта мысль приходит Нишу в голову, раздается еще один удар, такой же сильный и мощный, как и первый. Потом еще один, и еще, и еще. В этой какофонии он понимает, что стук раздается не только у входной двери, но и на кухне, где, должно быть, есть черный ход, и где-то в дальнем конце бара, где, предположительно, есть еще один дверной проем. Несколько существ проверяют каждый вход в здание.
Шум становится оглушительным. Он с ужасом наблюдает, как в штукатурке стены появляется трещина. Одна, затем две, затем целый шквал картин и конских латуней падают на пол с грохотом и звоном стекла. Бумажная цепочка плавно отцепляется от древних деревянных балок и с неземным изяществом стекает вниз.
И вдруг шум прекращается.
В пабе становится тихо, кроме шума огня и их собственного дыхания.
В этот момент гаснет свет.
Глава 7
Нишу требуется мгновение и несколько морганий, чтобы привыкнуть к темноте. Сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди, глаза дико мигают в поисках опасности, а нож он держит обеими руками, обхватив рукоять. Единственный свет в пабе исходит от огня в очаге. На периферии зрения по стенам пляшут слабые тени — призрачные следы возможной опасности.
«Ты в порядке? Эффи говорит рядом с ним. Он чувствует, как от нее исходит напряжение, знает, что она напугана не меньше, чем он, но голос у нее ровный и тихий.
«Не знаю, можно ли так охарактеризовать то, что я сейчас чувствую», — говорит он. Слова постепенно ослабляют напряжение в его челюсти. Он понимает, что гримасничал, ожидая самого худшего.
«Это лучше или хуже, чем ваше обычное Рождество?