Дверь камеры бесшумно отворилась. На пороге стоял незнакомый эцилоп в сверкающей, словно её только что смазали подсолнечным маслом, кожаной форме.
— Заключенный по имени Безумный Макс, — возвестил он тонким, как струна, голоском. — С вещами на выход.
Глава 11
В горле неожиданно стало сухо.
— Что, уже пора?
Голос дал петуха, и я закашлялся.
Эцилоп молча ждал.
Я поднялся, как мог, заправил рубашку и отряхнул брюки. Вряд ли это изменило мой облик к лучшему, но я чувствовал, что просто обязан так поступить.
Колька, как ни в чём ни бывало, устроился на стуле у окна и вновь взялся за баночку с клеем.
Меня его чёрствость неприятно удивила. Лучшего друга отправляют на казнь, а он и не чешется!
Гордо задрав подбородок, я пошел к выходу, но у самых дверей всё-таки не удержался и бросил на Кольку последний взгляд.
Тот подмигнул. Уголок рта нервно дрогнул, и Колька поспешно надел очки.
Ясно. Он боится ещё больше чем я, и просто старается не расклеиться.
— Пока, аллигатор, — попрощался я.
— Удачи, крокодил.
Это было нашей с Колькой фишкой. И от того, что мы о ней вспомнили, на душе полегчало.
— Я думал, казнь состоится на закате, — заметил я, когда мы вышли из тюрьмы. Белое очко Задницы висело довольно высоко над горизонтом. — Ведь так драматичнее.
— Так и есть, — кивнул незнакомый зеркальный шлем. — Просто тебя хочет видеть Патриций.
— Зачем? Я так понимаю, познакомиться поближе у нас уже не получится...
— Прошение о помиловании, — пояснил эцилоп, направляя меня по посыпанной розоватым песком дорожке вдоль оранжевого, траншееобразного пруда.
— Э... Он хочет, чтобы я умолял о пощаде? — честно говоря, это в мои планы не входило.
— За тебя это сделали жители Сан-Инферно.
Кому-то настолько небезразлична моя судьба, что...
Я тут же устыдился таких мыслей, и остановился. За своё недолгое пребывание в Сан-Инферно я действительно завёл несколько хороших друзей. Нет ничего странного в том, что они не хотят всякий раз, когда придёт охота со мной пообщаться, заказывать спиритический сеанс.
— Значит, Патриций всерьёз рассматривает вопрос моего помилования?
Эцилоп неопределённо пожал плечами, что могло значить: может, рассматривает, а может, и нет... Кто знает этих политиков?
— Значит, просто хочет повысить ставки, — сказал я.
— Это как? — заинтересовался эцилоп.
— Пошуметь, развить бурную псевдодеятельность. Пускай народ понервничает. Подкинет ещё пару-тройку мешков золота... А потом всегда можно сказать, что сработали обстоятельства непреодолимой силы, и всё такое.
— Хорошо разбираешься в том, как управлять городом, а? — голос эцилопа стал не слишком дружелюбным.
— Скорее в том, как устроены политики, — я пожал плечами. — Они отлично умеют надувать щеки и обещать то, чего все ждут. Но ведь обещания вовсе не обязательно выполнять, понимаешь, о чём я? Главное, чтобы они были ОЗВУЧЕНЫ.
— Учту на будущее.
Как-то зловеще звучали его слова... Может, я несколько переборщил с откровенностью?
А потом меня словно кто-то толкнул в бок.
— Учтёшь? — я внимательнее присмотрелся к эцилопу. — Что ты имеешь в виду?
— Мы пришли, — сказал тот и иронично махнув рукой, пригласил меня входить.
Я помедлил.
В Октагоне правил закон единообразия. Архитектура, ландшафтный дизайн, даже листья на деревьях походили один на другой, как близнецы. Эта дверь выделялась на общем фоне. Она была старой. С облезшей краской, потускневшей от времени ручкой... Такое чувство, что к ней БОЯЛИСЬ лишний раз приближаться. От греха.
Вот почему меня пробрали мурашки.