Нужно сказать, что как человеку умному и дальновидному решение идти на восток далось Ивану так же легко, как и ограбление дядиной конторы. В последних словах гадалки он, по зрелом размышлении, обнаружил не только нечто многообещающее, но и то, что в свете политических событий казалось весьма логичным.
По вполне понятным причинам оставаться в Польше после акции не стоило, так как станет вредным для здоровья не только сам климат, но и сырость тюремных казематов. «Ты пустишь корни на востоке», — звучало в голове Варги, когда обдумывал место, где можно надёжно укрыться.
С самого начала он решительно отвратил взгляд от Германии, где нагнетался нездоровый шовинизм и вся страна становилась под ружьё. Венгрия, учитывая его фамильные корни, была неплохим вариантом, но там вполне могло запахнуть экстрадицией. Франция — это, конечно же, хорошо, Париж и всё такое, но… Если немцы решат, что Эльзас и Лотарингия — такие же германские земли, как и чешские Судеты, то оказаться на территории военных действий с большими деньгами очень не хотелось. У Греции с Германией территориальных неурядиц, кажется, нет, но гречанки со времён античности весьма располнели и напоминали ему не амфоры, а пивные кружки и винные бочки.
Нет, не было у Варги ни причин, ни охоты и далее находиться в Центральной Европе, где творилось чёрт знает что и ходили упорные слухи о грядущей войне. Оставался только восток и желание верить в предсказание, ведь «пустить корни» означает прижиться, завести семью, не так ли? То есть, как говорится, построить дом, родить сына и вырастить дерево. Наверное, об этом и должна была дать понять коряга из шкатулки…
В общем, как бы там ни было, но восток с его Сибирью и полуфантастическими легендами о коммунистах не пугал Ивана. Посиживая вечерами в кабачке за кружкой пива, Варга немало наслушался рассказов о Советской России. Многие из них сводились к тому, что по ту сторону рассвета на Земле воцарился Сатана, но были и такие, где звучало противоположное мнение. Из дальних полутёмных углов долетали они, смолкая лишь во время облав, которые регулярно проводила дефензива, и были похожи на сказки о земле обетованной.
«Як маму кохам, пущу корни на востоке!» — бормотал под нос Варга, потроша сейф дяди. И ещё пару дней, пока добирался до пограничья и искал проводника, эта фраза была лейтмотивом не столько избранной, сколько предсказанной дальней дороги. Он не знал, что Молотов и Риббентроп уже подписали свой пакт, и восток, образно говоря, тоже шагает ему навстречу.
Глядя в глаза проводнику, Варга понял: тот его неизвестно за что и почему — нельзя же всерьёз считать поводом для этого шутку относительно «лешего», — но страшно ненавидит. В блёклых крапчатых глазах сейчас полыхало потустороннее пламя. Ивану они живо напомнили зелёную лампу-индикатор его приёмника «Tеlеfunkеn», которая ярче всего разгоралась при точной настройке на радиостанцию.
Если в этом сравнении, которое явно было отголоском рассказов о Советской Преисподней, есть хоть сотая доля истины, то, значит, он уже в самом деле находится в непосредственной близости от цели. И старик таки не врёт относительно необходимости соблюдать тишину.
Впрочем, сейчас советской кавалерии Иван опасался гораздо меньше, чем этого сумрачного аборигена. Имея о коммунистах довольно смутное понятие как о людях, ненавидящих богатых, Варга уже считал себя в душе советским человеком, так как пустил по миру как минимум одного капиталиста. Более того, верил, что сможет купить их партийный билет как заслуженный экспроприатор. Впрочем, даже если номер не пройдёт, то и это не беда. В конце концов, бухгалтеры нужны всегда и везде, а в такой огромной стране, как Россия, затеряться будет нетрудно. Тем более что язык он помнит прилично. Это, да ещё то, что чёртов «леший» не знал о заветном поясе, было сейчас единственным утешением, потому что купленный на барахолке пистолет Иван, как последний кретин, засунул в чемодан… До чего стандартная ошибка интеллигентного человека!
Варга попытался презрительно сплюнуть, но во рту давно воцарилась засуха. Поэтому лишь судорожно сглотнул, сник и поплёлся за проводником, стараясь не наступать на хворост.
Издалека доносилось кваканье лягушек, а над головой изредка кричали птицы, устраиваясь на ночлег. По сторонам сменяли друг друга дубы, берёзы, сосны — некоторые деревья хмурый дед похлопывал, как старых знакомых, — а на тропу выползали сумерки. С ними комаров стало ещё больше, хотя это и казалось просто невозможным. Вскоре в воздухе отчётливо потянуло сыростью, кваканье усилилось, и он вышел на поляну. Тропинка тут же затерялась в высоких кочках травы. Вместе с ней исчез и проводник.
Иван остолбенел от такого предательства и растерянно повертел головой. Проклятого «лешего» нигде не было видно. Его посетила очень неподходящая мысль — ни к селу ни к городу вспомнилась нехорошая история, приключившуюся с теми, кто доверился Ивану Сусанину. Стало жутко, и впору было кричать, что он поляк только по материнской линии, как из-за кустов орешника совершенно беззвучно вышел старик. У него в руках были две длинные палки.
— Держи, — протянул он одну из них Ивану, смерил его презрительным взглядом и добавил с чувством превосходства: — По болоту иди за мной след в след.
Сказал и пошёл вперёд.
— Может, лучше с утра, а? Темнеет уже, — предложил громким шёпотом Варга широкой спине, на которую был закинут выгоревший зелёный вещмешок, — так недолго и в трясину угодить…
Проводник обернулся, опёрся на палку и покачал головой:
— Нельзя. Тебя комары съедят.