Да, Огге был молод, но он обратился к возбуждённой толпе на другом норвежском, отличном от выверенного говора святого отца, ином не по звучанию, а по внутреннему содержанию - языке, отшлифованном многими поколениями этого народа, вставшими сейчас за его спиной, языке единых корней. Сванссон продолжал говорить, беспрепятственно двигаясь вперёд: люди, до этого плотно окружавшие незваных гостей, расступились - они давали место и простор самому послушнику, его голосу, его обезоруживающей убеждённости и напористости духа. Охрана давно уже подняла копья и теперь медленно продвигалась вслед за Огге, бережно поддерживая Альбана Ирландца под руки.
- Говоришь, что ты наш, а сам нацепил на себя чёрный мешок и крест на шею, так как понимать тебя, парень, и как верить тебе? Лицом, повадками и говором, ты — настоящий викинг, но волосы у тебя коротки, а вместо священного амулета у сердца висит символ нашего проклятия... - с этими словами сухонькая, но ещё статная, женщина в грязных лохмотьях вдруг заступила Огге дорогу. Казалось, что её гневный взгляд способен пронзить послушника насквозь, как тяжёлое копьё, брошенное с близкого расстояния.
- Доброго дня тебе, матушка! - лицо послушника разгладилось в доброжелательной улыбке. Он уважительно поклонился женщине. По висящей на поясе связке маленьких деревянных дощечек Огге определил служительницу рун, прорицательницу — посредника между древними богами и людьми. И теперь отчётливо понял всю серьёзность своего положения - на помощь и словесную поддержку священника ирландца, при всём уважении к его недюжинным проповедническим способностям и несгибаемой воле, рассчитывать не приходилось, а оружие телохранителей здесь могло оказаться бессильным.
- Не гневись, добрая женщина! Ведь ты - та единственная из всех, собравшихся здесь, кто сможет понять меня, та - чьё слово всегда последнее, - бесстрашно глядя в глаза прорицательницы, произнёс Огге Сванссон. - Скажи-ка, матушка, а какого цвета была повязка на глазу Одина и какого цвета были его священные вороны?
- Чёрного, - коротко ответила женщина, не понимая куда клонит этот парень в иноземной одежде.
- Так не кори же нас за цвет ряс, ибо он угоден всем богам... А теперь, прошу тебя, добрая женщина, взгляни сюда, - и Огге, сняв с шеи деревянный крест, положил его боком на вытянутую левую ладонь. - Что видишь, ты, повелительница древних рун, и что значит, увиденное тобою?
- Х-м-м... Это руна, называемая Гебо, и означает она, что каждый дар богу, избравшему её свои знаком, обернётся многими ответными дарами, - после короткого замешательства ответила женщина. Вокруг стояла тишина, каждое ухо ловило слова прорицательницы, каждый рот затаил дыхание в ожидании продолжения беседы.
- А теперь, прошу тебя, посмотри сюда... - и Огге поднял правую ладонь. На ней ожоговым рубцом алел небольшой треугольный флаг. Глаза же прорицательницы из злых, подозрительно-недоверчивых стали вдруг тёплыми, поистине материнскими, и где-то там, в глубине их мелькнули жгучие слёзы воспоминаний.
- Руна Турисаз - знак Тора... - прошептала старая женщина. - И знак древнего племени, испокон веков, населявшего Гаулар. Это про него есть виса:
Шип непомерно остер: горе тому,
Кто коснется его рукой; беспощадно
Жалят тернии всех, кто приблизится к ним...
- Да! - ответил Огге и тихим голосом прочитал следующую вису:
Знаю и третье, –
оно защитит, коль нужда велика,
в битве с врагами,
клинки их туплю,
их мечи и дубины