Миссис Лемони помешала варево большой деревянной ложкой и вернулась к столу.
— Я должна признаться, Джеймс: если бы не Лемюэль, я бы не выдержала и сделала с собой что-то непоправимое. Он всегда был добр ко мне. Даже когда мы были детьми. Помню, каким он был: дерганый, костлявый мальчишка со взглядом взрослого. Смешной и немного нелепый. Мы с ним вечно бродили по нашей улице, забирались на чердаки, находили больных и раненых животных и лечили их. Из-за чего постоянно попадали в неприятности. Лемюэль много лет был единственным лучиком света, неизвестно как пробравшимся в темный чулан моей жизни. Я всегда его любила. Тромпер знал это, но он мог лишь беситься — этот хмырь не смел связываться с Лемюэлем, потому что боялся его отца. Многие здесь боялись Лазаруса Лемони. Говорили, что он водит дружбу с теми жуткими личностями, которых сейчас называют злодеями Золотого Века. Я ведь уже рассказывала, что в экспериментах ему помогал сам Замыкатель, но были и другие.
— Другие? Кто?
— Горемычник, Мраккс, Мистер Муха и прочие. Порой кто-то из них приезжал на улицу Слив и заглядывал в аптеку. Ходили слухи, что они сюда являлись вовсе не за лекарствами. И старый констебль Тромпер ничего не мог с этим поделать — всякий раз, как кто-то из злодеев здесь появлялся, он и носа не высовывал из дома, ссылаясь на то, что якобы заболел. Еще бы! Все читали газеты, и связываться с теми кошмарными личностями, о которых в них писали, это вам не лупить дубинкой местных.
Джеймс покивал. Перед ним, будто в детской книге-игрушке, развернулось прошлое. Мрачное, грязное и отталкивающее. А еще он просто не знал, во что верить. История, которую рассказала ему Хелен сейчас, противоречила тому, что она же рассказывала, когда умоляла его найти Тромпера. В той истории злодеем был Лемюэль, а в этой — констебль. И хуже всего, что Джеймс ей верил. Точно так же, как и вчера, когда стоял за дверью. Вот только не могло быть, чтобы все это была правда! Кто-то точно лгал: Хелен в комнате или Хелен сейчас.
Он хотел докопаться до истины, спросить что-то, что выдало бы неправду или нестыковки в истории Хелен, но не успел.
Дверка открылась, и в кухню вошла мадам Клопп. Разогнав перед собой пар, она сказала:
— Мне надоело это убийство, дорогая, и я пришла помочь тебе с…
И тут старуха увидела Джеймса. Отреагировала на его присутствие она ожидаемо: нахмурилась и поджала губы.
— А он что тут делает?
— Джеймс помогает мне с обедом, мамочка, — сказала Хелен.
— Правда? А кажется, что он развесил уши.
Хелен заглянула в казанок и достала из кармана передника часики на цепочке.
— Обед уже скоро будет готов, — сказала она. — Благодарю за помощь, Джеймс.
Джеймс поднялся и вытер руки тряпкой. Ему не особо хотелось сидеть на кухне в обществе ворчливой мадам Клопп.
— Я буду в своей комнате.
— Видимо, там подслушивать удобнее всего, — проворчала мадам Клопп.
— Мама!
Препираться со старухой Джеймс не стал — вместо этого протиснулся к выходу, вжимаясь в стену, чтобы ненароком не задеть мадам Клопп, и вышел на лестницу.
Закрыв за собой дверь, он приставил к ней ухо.
— Что ты ему рассказала, дочь? — тихо спросила старуха.
— Ничего особенного, мамочка.
— Тебе не стоит с ним болтать, Хелен. И доверять ему не стоит. Никто не знает, зачем он на самом деле сюда притащился.
— Ты к нему слишком строга. Джеймс — очень милый молодой человек.
— Милый, тоже мне. — Из-за двери раздалось шумное фырканье. — Что это ты готовишь?
— Вороний суп.
— Он неправильного цвета, — заметила старуха. — Настоящий вороний суп должен быть не красным, а черным.
— Нет, красным!
— Черным!
— Красным!
Джеймс понял, что больше ничего любопытного не услышит, и направился наверх…
…Не дойдя буквально пару шагов до своей комнаты, Джеймс остановился.
Дверь спальни мадам Клопп была открыта, и из-за нее раздавались очень странные звуки — хлюпанье и всплески, а еще кто-то что-то бормотал.
Заглянув в комнату, Джеймс оторопел. Да и кто бы на его месте отреагировал иначе, увидев подобное.
В комнате был Лемюэль. Скрючившись в три погибели, он держал в руках рыбу Мередит и крепко сдавливал ее, словно пытался задушить. Рыба отчаянно била хвостом из стороны в сторону, судорожно раскрывала пасть и шевелила жабрами. Она страдала и задыхалась, а аптекарь продолжал ее мучить.