— Браво! — насмешливо похвалила Джейн. — «Никогда не выходи из роли», да?
«Гробовщик» снова улыбнулся, на этот раз молча.
— Не нравится мне все это, — пробормотал Майк.
— Да брось, Майки! — воскликнула девушка. — Парень подсадной, неужели непонятно? Небось, вышел оттуда через заднюю дверь. Или остался там, быстренько приладил грим и будет сейчас пугать нас своим «окровавленным трупом». Остроумно придумано, — похвалила она усатого. — Я уже видела «комнаты ужасов» с живыми актерами, но вот такого, чтобы они притворялись простыми посетителями — нет.
«Гробовщик» продолжал молча улыбаться.
— Да, но я не хочу испачкать свой костюм подобной гадостью, — Майк кивнул на «окровавленный» вагончик.
— Насчет этого не беспокойтесь, — поспешно произнес вислоусый. — Конечно же, мы все это отмоем. А вы пока садитесь в передний.
Джейн не заставила себя упрашивать и перешагнула через низкий бортик. Майк волей-неволей занял место рядом с ней. «Гробовщик» опустил защелкнувшийся поручень, который практически прижал их к сиденьям, словно им и впрямь предстояла езда по крутым горкам, а не по ровному полу.
— Не пытайтесь встать или за что-нибудь ухватиться во время движения. Внутри запрещается фотографировать или делать иные записи, — напутствовал он и повернул рубильник. Вагончик рванулся с места, немилосердно тряхнув своих пассажиров, и несколько секунд спустя нырнул в беспросветный мрак.
Поначалу они двигались в полной тьме и тишине; тишина была какая-то неестественно густая, ватная, поглощавшая даже звук электромотора. Затем внезапно из темноты впереди раздался отчаянный крик, на этот раз женский; теперь Джейн и Майк вздрогнули оба. Почти сразу же откуда-то слева на него откликнулся стон, полный муки и безнадежного отчаяния; он медленно угас, и тут же справа кто-то замычал, словно пытаясь о чем-то молить сквозь кляп — кажется, это была совсем юная девушка… или даже ребенок? А затем Майк почувствовал тяжелый, липкий смрад и тут же — все в той же абсолютной темноте — въехал лицом во что-то вроде густой паутины.
Майк с детства страдал арахнофобией и скорее бы сунул руку в грязный унитаз, чем прикоснулся к паутине; его горло тут же перехватило спазмом отвращения, и он отчаянно дернул головой, пытаясь отстраниться от мерзости. Словно уловив это движение, вагончик резко остановился, а потом откатился назад и снова встал. В следующее мгновение яркая вспышка озарила то, во что они только что въехали.
И это была не паутина.
Над рельсами висел вниз головой старый, давно сгнивший и усохший труп — скорее всего, женщины, возможно, молодой девушки — на такой стадии разложения определить это было уже затруднительно. Во всяком случае, некогда у жертвы были роскошные, пышные и длинные волосы. Сейчас от них остались лишь тонкие, ломкие пряди, покрытые пылью; это и была та самая «паутина». Жертва была связана колючей проволокой, до сих пор глубоко впивавшейся в истлевшую губчатую плоть; кое-где в разрывах побуревшей кожи желтели кости. Но самым жутким было перевернутое лицо, обтянутое морщинистым пергаментом усохшей кожи: рот распахнулся в безмолвном крике, скаля гнилые челюсти, на месте провалившегося носа чернела треугольная дыра, разделенная вертикальной перегородкой, зиявшие дыры глазниц походили на какие-то прогрызенные ходы. И главное, везде — во рту, в носу, в глазницах — копошились маленькие белые черви. Мертвая голова прямо-таки кишела ими.
Да, это не были просто неподвижные закорючки, как было бы естественно ожидать от манекена. Они двигались — за те три или четыре секунды, что горел свет, Майк и Джейн различили это совершенно отчетливо. А затем вагончик вновь рванулся вперед, и они вновь вынуждены были проехать через ее волосы, уже отчетливо видя, что это такое. И, как они ни пытались отвернуться, пыльные пряди вновь коснулись их лиц (в первую очередь Майка, Джейн лишь слегка мазнуло по щеке). И свет снова погас.
Откуда-то из глубин пещеры снова донеслись стоны.