— Благородного эфенди из прекрасного города Самарканда, — со всей искренностью ответил мальчик.
— О, хитрый кочевник, нечего прикидываться слабоумным. Отвечай прямо на мои вопросы и не вздумай увиливать и запутывать правосудие и чиновников святейшего эмира, — зло прошипел тщедушный человек.
По телу Еркина пробежали мурашки. Судя по всему, чиновник не понимал и не хотел понимать Еркина, и у него не было никакого желания узнать правду. Однако после некоторого молчания мальчик собрался с силами и решился защищаться.
— Я сопровождал в Шахрисябз эфенди из Самарканда. Увы, не знаю его имени. Но знаю, что он владел серебристым аргамаком по имени Арслан, которого ему подарил отец. По пути в Шахрисябз эфенди заехал в небольшое горное селение. А я в это время ожидал в пещере недалеко от перевала Тахта-Карча. Тем же вечером лошадь Арслан принесла в пещеру окровавленное тело эфенди.
Чиновник эмира с ненавистью посмотрел на Еркина, а потом произнес:
— Как ты смеешь рассказывать сказки?
— Но я говорю вам сущую правду, — пылко возразил мальчик.
Тщедушный человек поморщился, а потом приказал стражнику отвести Еркина обратно в зиндан.
Прошло много дней, а вскоре Еркин совсем потерял ощущение времени. Из решетчатой отдушины, рядом с которой его разместил добрый старик-узник, он видел кусочек неба. Теперь оно почти всегда было серым. Шли дожди, а потом тяжелыми неуклюжими хлопьями повалил снег. Птицы больше не пели.
В один угрюмый зимний день Еркину сообщили, что он обвиняется в убийстве тюре Алима Салимбека Карима, которого мальчик сопровождал из Самарканда в Шахрисябз, и которого якобы убил, когда тюре спал в пещере недалеко от перевала Тахта-Карча. А убил с той целью, чтобы забрать у достопочтенного тюре прекрасных аргамаков, серебристого и буланого. Еркину объявили, что его казнят.
Мальчик не понимал, как могла произойти такая несправедливость. Ему было одновременно страшно и горько. Он вспомнил, как в Бухаре казнили узников Арка. Неужели и его ждет та же участь? Перед глазами возникла картина хрипящего и бьющегося в судорогах осужденного, которому перерезал горло палач. Но так ли страшна боль? Ведь она проходит, как и всё в жизни. Страшно перенестись в другой мир. Какой он, этот переход? Быть может еще ужасней, чем земная боль. Попадет ли он в лучший мир, заслужил ли его, или его ждет ад? Раньше он не представлял себе, что это такое. Старик-узник говорил, что, если Еркин никого не убивал и не грешил, тогда нечего бояться, он попадет в джанну[4] — дивный сад.
— Там под тенью изумрудных деревьев будешь пить сладчайшие напитки и есть вкуснейшую еду, — успокаивал его старый узник.
А дедушка Кайрат говорил когда-то Еркину, что в смерти нет ничего страшного, что умерший человек просто воссоединяется со своими предками. Так может не стоит бояться казни, если есть другой мир, намного лучше земного? В нем, наверное, нет места страху, страданиям, предательству и несправедливости. Так думал бедный мальчик.
Кроме Еркина в зиндане было еще несколько заключенных, приговоренных к смерти.
Один из них посетовал:
— Я подвергался разным пыткам, но самая страшная из них — ожидание смерти. Сама смерть будет для меня облегчением. Скорее бы уже…
На что старик-узник сказал:
— Нас всех приговорили к смерти в тот самый час, когда мы вступили в этот мир. И кровожадного разбойника, и луноликую девушку в самом расцвете, и даже святейшего эмира. Приговор может быть приведен в исполнение в любую минуту и любым способом. Может оттого нет на этой земле человека, который бы ощущал полное счастье, будь он даже самым сытым и богатым. Счастливы только отрешенные от мира сего.
Наверное, бедный старик, который всё время был добр к Еркину, предчувствовал, что скоро ему придется умереть. Через несколько дней он скончался. От старости или от тяжелых условий тюрьмы, никто не знал.
Один из узников сошел с ума. Его крики и вопли терзали их как днем, так и ночью. Потом стражник вложил ему в рот деревянную распорку, но стоны несчастного и неистовое бряцанье цепями постоянно будили по ночам. Когда же наконец безумного повели на казнь, у всех вырвался вздох облегчения.
Иногда Еркину снились кошмары, а иногда его уставшая душа спала так мирно и безмятежно, что его не будили ни громкие голоса заключенных, ни грохот тяжелых засовов темницы, ни даже укусы клопов. Мальчику казалось, что его грел теплый пушистый манул.