Нет, это не было вырезано только что. Судя по тому, как потемнело дерево, данный акт вандализма состоялся много лет назад — Малколм просто не замечал маленькую картинку прежде, ее и в самом деле непросто было заметить, если не всматриваться. И, конечно, две буквы могли означать вовсе не Джессику и Теда, тем более — не тех самых Джессику и Теда. Это же скамейка в городском парке, мало ли народу здесь бывает… Но настроение Малколма, воспрянувшее было при исчезновении чужака, было вновь испорчено. Сердечки. Какая пошлость. Братья таких глупостей точно не вырезают, ни в честь живых сестер, ни в честь покойных…
— Привет, Джессика, — буркнул он, усаживаясь и пристраивая рядом свою сумку. — Извини, что поздно. Но — сама знаешь, тут торчал какой-то тип. Ты знаешь, кто он такой?
Естественно, он не мог получить никакого ответа, хотя ему очень хотелось услышать «в первый раз его вижу». Но как раз поэтому он не мог счесть, что именно так она и сказала. Это не было вольным полетом фантазии, когда легко представить, что реплики Джессики и в самом деле приходят извне, а не рождаются в его голове; в данном случае получалось, что он навязывает ей ответ, а это было… нечестно. Не по правилам.
Поэтому вопрос так и повис в воздухе, и Малколм, помолчав немного, перешел к более приятной теме.
— Знаешь, я тут по твоей наводке прочитал «Ребекку». Классная книга, мне понравилось. Ты успела дочитать ее до конца?
На этот раз ему легко представился отрицательный ответ, и он воодушевленно принялся пересказывать ей роман, словно заново переживая приключения героев. Когда он закончил, у него пересохло в горле, и он вознаградил себя чаем из термоса и пончиками Подкрепившись, он почувствовал, как по телу разливается приятное тепло, но вместе с ним возвращается и усталость. Посмотрев на озеро и клонящееся к закату солнце, Малколм прикрыл глаза — всего на минуту, как ему показалось…
— …на медицинском.
Малколм встрепенулся и повернул голову на приятный голос, который он не раз уже пытался представить, но который впервые слышал отчетливо.
Джессика сидела рядом, и Малколма это почему-то совершенно не удивило. На ней была та же зеленая университетская футболка, что и на фотографии, и заходящее солнце золотило ее волосы, все так же ниспадавшие на плечи. Вот только лицо ее было совсем не таким жизнерадостным, как на том фото.
— Прости, что ты сказала? — переспросил Малколм.
— Я училась на медицинском факультете. Не психология и не искусства. И не точные науки. Хотя, — она улыбнулась, — мне понравилось, как увлеченно ты рассказывал про самолеты. Наверное, это здорово, создавать новые машины… Хотя я бы никогда не смогла. Черчение и я — вещи несовместимые.
— Сейчас уже не чертят вручную, — поведал Малколм, словно теперь это имело какое-то значение. — Есть специальные программы…
— Да, — кивнула Джессика, — но все равно это не мое.
— Значит, ты хотела стать врачом?
— Еще с детства.
— Знаешь, а вот я бы не смог как раз этого, — усмехнулся Малколм. Ему было самую малость досадно, что между ними обнаружилась такая разница в профессиональных пристрастиях, но он не думал, что это может помешать их общению. — Видишь ли, я… — «слишком брезглив, чтобы возиться со всякой… физиологией», мысленно произнес он, но подумал, что ее может задеть такая формулировка, и постарался подобрать более обтекаемую: — ну, я не то чтобы боюсь вида крови, но не думаю, что выдержал бы практику в анатомичке, — он улыбнулся почти виновато.
— Меня, можно сказать, подтолкнул к этому Тед, — сказала Джессика.
— Тед? — слегка нахмурился Малколм. — Это твой…
— Ну да, мой младший брат, — подтвердила она все-таки лучшее из его предположений. Но уже следующая ее фраза заставила его почувствовать неловкость за свой эгоизм: — Он родился с ДЦП. Ты знаешь, что это такое?
— Детский церебральный паралич.
— Он самый, — невесело кивнула Джессика. — Тед — очень умный и способный мальчик. Но не мог ходить и почти не мог говорить. То есть понять его могли только те, кто привык к его манере речи. А людям несведущим он мог показаться просто слабоумным. И иногда я даже думала… хотя это, конечно, чудовищная мысль… что лучше бы он и в самом деле был слабоумным. Тогда бы он, по крайней мере, не понимал, что с ним что-то не так. А так… все прекрасно понимать и быть бессильным это изменить… это так ужасно. Ужасно несправедливо. Я не понимаю, как люди могут верить в доброго бога после таких вещей.