— Что нас ожидает, Владимир Александрович? — твердый голос Ольги прервал их спор.
— Пять лет, — Мещиненко уже ждал этот вопрос, — максимум семь. Первое время он будет как все дети, но потом его организм начнет разрушаться. Это будет чудо, если Артемий доживет до десяти лет. Слишком рано у него проявился сидром.
Первые два года Артем и вправду был самым обычным ребенком. Уже начали стираться и ужас приговора, и тяжесть, оставшаяся от разговора с доктором, и ощущения беды, притаившейся у порога. А потом сын начал болеть. Так они с Ольгой называли любой несчастный случай, происходящий с Артемом. Это была просто болезнь, обычное недомогание, от которого можно избавиться с помощью домашней аптечки, стараясь не впускать внутрь себя то, что их жизнь неуклонно катится под откос.
Если Тёма играл с друзьями в футбол, то любое падение или столкновение заканчивалось травмой или переломом. Если уходил с одноклассниками в поход, то возвращался на скорой с каким-нибудь отравлением. Или мог потерять сознание в школе от переутомления или любого даже незначительного волнения.
Вскоре он перестал общаться друзьями и часто сидел дома, общаясь лишь с мамой, которая ушла с работы, чтобы быть с сыном все время, и реже с отцом, которому приходилось часто отлучаться на службу.
В семь лет организм Артема перестал принимать пищу, и он стал таять буквально на глазах, пока не оказался в больнице под капельницами. Через несколько месяцев все снова наладилось, и он смог вернуться почти к нормальной жизни. Еще через полгода он вновь оказался в реанимации, когда неожиданно отказали почки, а через две недели уже был дома под опекой Ольги.
— Рисунок Искры разрастается. Она укрепляется в его крови, мутирует, а его тело не может выстроить защиту. Потом, получив силу из какого-то органа, ее рост прекращается. Но только на время, пока не будет нового всплеска.
Объяснял лечащий врач перепады со здоровьем у их сына.
Потом были и астма, и припадки эпилепсии, и кровотечения. Но они научились бороться, научились жить с этим, научились даже быть счастливыми и радоваться каждому новому дню, которые дарила им жизнь. Пока несколько ночей назад у Артема не остановилось сердце. Словно судьба, которая отвела несколько лет на остаточное счастье, постучала в дверь и сказала: «Пора!»
Георгий тихо поднялся и подошел к жене. Ольга все так же не реагировала на его присутствие. Он мягко провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Устала. Как же она устала! Как у нее осунулось лицо. И скорбные морщинки залегли вокруг губ и между бровей. Еще совсем недавно только веселые лучики разбегались вокруг глаз, когда она смеялась.
— Олька, прости, — шепотом произнес Георгий. — Это была командировка на три дня. Я тебе не врал. Просто я допустил ошибку и дал своему подопечному сесть за руль в нетрезвом состоянии. Он переключил управление на себя. А там огромный такой джип вырулил с перекрестка. Я-то почти не пострадал, ты же видишь лишь царапины. А он всмятку. Потом допросы, что да как. Архипов сказал, что я должен до конца это дело вести.
— Ты попал в аварию, когда сопровождал клиента. Он погиб. Ты получил травмы. Это то, что остальные должны знать о твоем пребывании в Макке. У моего помощника подпишешь бумагу о неразглашении. У тебя есть, что мне сказать?
Архипов вызвал его к себе после нескольких дней пребывания в лазарете Управления. Когда начали потихоньку уходить синяки с лица и затягиваться порезы. Хуже дело обстояло с коленом и рукой, но за столь короткий срок даже с учетом возможностей современной медицины его тело не смогло бы восстановиться от полученных травм.
Поэтому он и не вернулся домой, и его командировка затянулась на более длительный срок, чем он обещал Ольге. Больше всего ему хотелось к семье, но знал, что, если в таком виде покажется жене, будет только хуже.
— Я так и не понял, почему вы отослали в Макку именно меня. Моя легенда никуда не годилась. Как телохранитель, я не мог ни на что повлиять. Оленев меня посылал при любом удобном случае.
Архипов удивленно поднял брови.
— А кто бы мог повлиять? Кого бы можно было к нему приставить, чтобы он не имел право послать. У нас свободная страна и граждане не рабы. Если бы мы его к чему-нибудь принудили, он поднял бы шум, а все вокруг стали кричать о произволе дранкурцев и попирательстве прав человека. И только страж мог почувствовать Руны. И ты с этим справился, полковник.
Георгий криво улыбнулся.
— Тебя тревожит что-то еще? — уточнил генерал, слегка подаваясь вперед.
— Я не уберег своего подопечного.