– Ой, да дитятко малое убьёшь!
– Боятся дуэньи, что бамбино муэртэ...
– Ой, да рано царевичу на коня садиться!
– А теперь воют, что инфанто коррида баста…
– Ой, да как же в наездники дитятко, ежели час от роду!
– Бамбино но матадоро, но тореадоро…
Кызыма в причитания нянек напрочь игнорировала, упряжь конную с крюков снимала себе преспокойненько, да лошадь седлала. Заметив удивлённый мужев взгляд, только бросила коротко:
– Батыр конь привыкать якши.
Тут и перевода не понадобилось, испанцы сами всё поняли, давай шляпы в воздух кидать:
– Виват кабальеро! Виват инфанто!
Присмотрелся Вавила, и ахнул: сын новорожденный за спиной у жены болтается, полотенцем привязанный.
– Кызымушка, неужто ты ребёнку коня поспокойней не могла выбрать? – Ужаснулся царь– батюшка, грозно взглянув на супругу. – Зачем Сивку седлаешь? Вон же стоит конёк потешный аглицкий – поня в попоне – его и бери.
Кызыма, только мужев грозный голос услышала, сразу на хызрырский перешла:
– Ищак секир башка! Шашлык–кляча джок! Тулпар тары кур!
– Вот натура хызрырская, всё бы им кур тырить, – вздохнул воевода Потап. – Да неужто в Лукоморье для царского сына дичи достойной не найдётся? Чего ж сразу в птичнике разбой учинять?
– Она не про курей, она о коне богатырском лопочет, – объяснил богатырю толмач. – По хызрырски тулпар – это как Конь–Огонь по–нашему.
Кызыма, когда мужа рядом не наблюдалось, по–лукоморски хорошо понимала, да и лопотала по–нашему сносно. Не то, чтобы очень, но понятно. Однако когда ей выгодно было, напрочь забывала об этом, сразу дурой прикидывалась. И ведь не скажешь царице, что дура она! Попробуй–ка, скажи, ежели сразу кривой хызрырской сабелькой у лица размахивает? Вот и сейчас за саблю схватилась. Ну, Вавила тон сбавил, на пару октав ниже заговорил.
– Да что ж ты, Кызымушка, сразу сабелькой аргументируешь? Оно и без сабельки понятно, что не девку, богатыря воспитывать будем.
– Якши царь, малайка батыр!
– Батыр, Кызымушка, батыр, – кивнул Вавила. – Обязательно батыр, но пусть он у нас хоть с годик ребятёнком побудет, а? Что ж сразу на коня садить, может, денёк–другой в колыбельке полежит?
– Джок! – отрезала Кызыма, продолжая седлать горячего жеребца.
Тут, к счастью, Василиса Премудрая подоспела. Услышав радостную весть, старшая царевна немедля ни минуты поспешила к царскому терему, с братом новорожденным познакомиться. По пути Елене Прекрасной, младшей сестре весточку передала. Еленушка, при полном параде, в сарафане на кринолине, со шлейфом, завитая да напудренная, как раз из дому выходила – визиты наносить. Марья Искусница, тоже новость услышала. Она на телеге самоходной специально мимо дома Елениного ехала. Сёстры быстро погрузились и втроём к батюшке прибыли.
Царь Вавила, увидев старшую дочь, вздохнул с облегчением: она имела подход к своенравной царице, как–то ей удавалось убедить Кызыму в своей правоте. Вот и сейчас, едва заслышав, о чём речь, Василиса Премудрая тут же вмешалась:
– Да на коня только после того садят, как дитё в люльке покачается. Качанье это шибко полезное, ибо вестибулярному аппарату посвящается. Вот после люльки мальчонка не то что на коне удержится, а сразу по канату ходить начнёт.
– Канат – джок, седло якши, люлька пусть, – согласилась Кызыма и, развязав на плече полотенце, отдала ребёнка падчерице.
– Ой, какой хорошенький, – улыбнулась Василиса, протягивая братца Елене Прекрасной.