В делах чести, как давно убедился майор, очень полезно бывает вовремя промолчать. Будучи дворянином, он не нарушал своего слова. Но если слово не дано, а собеседнику лишь так показалось… Свидетель — этот усач со смешным прозвищем — очень уж молил: «Не отдавайте меня владычице! Конец мне тогда, а моя девчушка пропадет ни за грош… Не отдавайте, богами прошу!» Ворон Короны поклялся, что не отдаст — взамен на показания. Капитан Уитмор подтвердил: «Слово чести, что я защищу вас». Бэкфилд же только кивнул, и наивный усач принял это за клятву. Дурачина.
И вот нынче в Маренго, во Дворце Тишины, Бэкфилд с Уитмором стояли пред владычицей. Она слушала рапорт с великим интересом — и не мудрено: что ни слово, то диковинка! Узнав про Абсолют, похитителей и схему, Минерва аж засверкала глазами.
— Господа офицеры, вы принесли мне бесценные сведения! Я с радостью выделю вам любую награду, какой пожелаете.
Уитмор возразил:
— Ваше величество, я сделал это не для награды, а ради чести. Моя рота покрыла себя позором, потеряв Предметы. Надеюсь, что хоть в малой степени я заслужил прощение.
Бэкфилд, однако не принадлежал к злосчастной роте. Он сказал:
— Ваше величество, прежде чем перейти к вопросу награды, я хочу сообщить вам еще кое-что. Думаю, вам любопытны будут имена свидетелей: девчушка Крошка Джи и усач Инжи Прайс.
— По прозвищу Парочка?..
— Так точно!
Вот что значит: измениться в лице. Вся кровь отлила от щек Минервы, лицо стало белым, а глаза будто вмерзли в лед.
— Благодарю, майор, это очень ценное знание. Приведите Парочку сюда.
— Ваше величество, — вмешался Уитмор, — Ворон Короны и я поклялись не выдавать Инжи Прайса.
Бэкфилд пожал плечами:
— Ну, а я не клялся, так что…
— Ваше величество, на его попечении девчонка-кроха. Пропадет без него.
— Не пропадет, — возразил Бэкфилд. — Сиротке все пути открыты: хоть в церковь, хоть в бордель. Ваше величество, Парочка оставлен под охраной в привокзальной гостинице. Пошлите людей, пусть приведут.
Спустя час свидетелей ввели в кабинет и швырнули на колени пред Минервой.
Майору интересно было знать, что она скажет. Но владычица молчала и смотрела. Усач что-то забормотал, зачастил, посыпал горохом… Минерва приложила палец к губам, и он затих. Снова повисла тишина.
Она смотрела еще, наверное, минут пять. Даже Бэкфилда слегка пробрало.
Потом сказала:
— Да… Вниз его.
Парочку уволокли. Девчонка разрыдалась.
Уитмор вздохнул и взял ее за плечо:
— Прости, кроха. Скверно вышло… Тебе теперь некуда податься, так что идем со мной. Пристрою тебя, пока решу, как быть.
Минерва качнула головой:
— Нет, капитан, я ее не отпускала. Она дорога Инжи, пусть останется. Вниз ее, в соседнюю камеру.
Уитмор, вроде, хотел поспорить, но не стал. Кивнул людям, чтоб увели мелкую, и сам ушел. А Бэкфилд сказал:
— Ваше величество, позвольте вернуться к вопросу награды. Я не имею большей мечты, чем служить вам верою и правдой в чине полковника. Но воплощению препятствует лорд-канцлер, а точней, его на меня странная обида. Я прошу, ваше величество: окажите содействие нашему примирению!
— Вряд ли Ориджин простит вас, майор. Вы убили нескольких дорогих ему вассалов, в том числе — любимого кузена. На его месте, я бы не простила.
— Ваше величество — девушка, мы же — мужчины. Война для мужчины — понятное дело. Вопросы прощения тут неуместны. Пока война — бьешь врага всеми способами, но когда она кончилась — время пожать руки и выпить чашу вина.
— Тогда зачем вам мое содействие? Ступайте к Ориджину, протяните ему руку. Он ведь мужчина — поймет.
— Я так и сделаю, ваше величество. Но сперва, будьте великодушны, сообщите ему, что я больше никоим образом ему не враг и хочу прийти с миром, и обо всем поговорить спокойно. Скажите, что я оказал вам большую услугу, и ваше величество ценит меня.