Но старик резко поднял глаза, нахмурился и выплюнул ругательство. Наши взгляды встретились. Что-то промелькнуло, но тут же, что бы там я ни увидел, оно пропало и остался лишь этот абсолютный незнакомец, разгневанный на вторгшегося в его частную жизнь паренька.
Я не пошёл на музыкальный фестиваль. Я просто удрал и бежал квартал за кварталом.
Когда мы стояли на тротуаре под окном квартиры Сэма Гилмора, там зажёгся свет. Это походило на вечеринку. Заиграла музыка, что-то из фолка шестидесятых, который всегда нравился Джоанн, но никогда не интересовал Сэма. Я не мог чётко разобрать, но кто-то подпевал у окна:
— А далеко ли Вавилон?
— Миль эдак пятьдесят.
— Туда успею я к утру?
— Ещё придёшь назад,
— Ещё придёшь назад.
Сэм повернулся ко мне и вновь он стал тем, кто дрожал и боялся, а я тем, кому досталось быть сильным.
— Ты мне поможешь?
— Да, — ответил я.
Мы поднялись. Дверь была незаперта. Квартира оказалась не такой, как я видел её в прошлый раз, когда навещал Сэма. Повсюду были вещи Джоанн — плакаты, мебель, книжные шкафы, картины на стенах.
В гостиной нас дожидались четыре женщины. Одна из них была чернокожей. Я никогда раньше не видел ни одну из них, но все они были того же возраста, что и Джоанн, все привлекательны на свой лад, все одеты в то, что я признал, как одежду Джоанн.
Сэм повалился на стул. Я просто остался стоять. Пластинка закончилась, но никто не подошёл поднять рычажок. Игла всё скрежетала и скрежетала.
— Я здесь, — произнесла одна из женщин. Её голос явно принадлежал Джоанн. Невозможно было ошибиться. — Я раздумывала о нашей участи, — сказала вторая, голосом, который будто переходил из одного рта в другой, словно говорящий бежал по коридору, выкрикивая в ряд окон. — Я заплутала, — добавила третья, — но, если пытаюсь, — продолжила четвёртая, — иногда могу отчасти вернуться назад, ненадолго. — Первая вздохнула и произнесла: — Иногда я просыпаюсь в другом месте и не знаю, кто я или как там очутилась, а потом начинаю вспоминать и иногда хочу тебя убить. Но иногда я вспоминаю, как у нас с тобой было в самом начале. Когда-то было замечательно. Я могу это вспомнить.
Сэм заревел, как ребёнок, вцепившись себе в лоб и щёки.
— Пожалуйста, — сказал я. — Сэм, не надо. — Но он не ответил мне.
— Джо… скажи мне, что делать. Пожалуйста, скажи мне.
Она не ответила. Она ушла. Тогда я начал понимать, что, неким образом, её душа выплывала из какой-то невообразимой бездны к свету и, на несколько мгновений, могла взглянуть глазами незнакомца. Потом она погружалась вновь. Должно быть, потребовалась вся её сила, чтобы собрать вместе этих четырёх женщин, эти четыре чужих тела — четыре, потому что она недостаточно контролировала их, чтобы сосредоточиться только на одной — и удержать их там до тех пор, пока не появимся мы с Сэмом. Но это всё, что она смогла сделать, лишь на несколько минут; и, пока я наблюдал, все следы того, что было Джоанн Гилмор, угасали на четырёх лицах. Я уже не был так уверен, что эти четыре женщины нарядились в одежду Джоанн. Все они оглядывали комнату, будто пробуждаясь от транса. Они покидали квартиру, словно лунатики. Могу поспорить, что очень скоро снаружи появится четыре озадаченных дамы, изумляющиеся, как это они очутились в Бруклине такой ненастной ночью и в такой собачий час.
Джоанн была, словно попытавшийся всплыть камень в пруду. Она едва взволновала поверхность, но этого хватило для чуда.
Сэм обернулся ко мне, его щёки прочертили слёзы. — Ты ведь поможешь мне, Фрэнк, а, по дружбе?