Татьяну и Семёна привели в дом, затем занялись трупом. Дотащить его до автомобиля и погрузить в салон оказалось делом нелёгким, учитывая, что Марина сама еле на ногах держалась.
— Чувствую себя ещё более подлой, чем утром, — Нонна поглядела ей в глаза. — Оставляю тебя с двумя больными людьми. Тяжко тебе придётся.
Марина многозначительно взглянула на Вадика, который с беззаботностью, которая совсем не вязалась с ситуацией, забрался на переднее сиденье «Газели». Он вёл себя так, будто ничего ужасного не случилось.
— Вам тоже не позавидуешь. Мальчишка совсем…
— Не будем об этом, — перебила её Нонна. — Вадик теперь мой крест, мне его нести. И вот ещё что… Я буду приезжать. И оплачу доставку дров, припасов, всего, что вам понадобится. Держись, Марина, слышишь? Как бы погано тебе ни было — стисни зубы и держись.
«Мне ничего иного и не остаётся, — мысленно ответила Марина, слабо улыбнувшись. — Я буду держаться. До весны».
Глава двадцать третья
Зима походила на сон, причём не всегда спокойный. Марине порой казалось, что череда однообразных дней слилась в один бесконечный и невероятно медленный путь сквозь морок. Она всегда любила зиму, ей нравились искрящиеся в солнечных лучах снежные шапки на деревьях, нравилась студёная свежесть. Но не в этот раз. Её не оставляло ощущение, что Варвара вот-вот вычислит деревенское убежище и пошлёт сюда монстров. Это уже начало походить на паранойю. Иногда Марина просыпалась посреди ночи, выходила на крыльцо и сканировала своим внутренним локатором пространство. И снег, и деревья, и небо — всё ей казалось враждебным. Мерещилось что вон там, во тьме, среди деревьев притаилось чудовище, которое она не способна увидеть с помощью своего дара. Особое чудовище, настоящий дьявол. Страх стал теперь постоянным её спутником, а бездействие только усиливало это разлагающее чувство.
Зрение Семёна возвращалось, но медленно. Марина накладывала ему на глаза компрессы из настоев целебных трав. Через полтора месяца после нападения той старухи, он начал различать очертания предметов. Это его очень взбодрило. Когда сумел разглядеть собственную ладонь, он ликовал и повторял как заведённый: «Я же говорил! Я же говорил, что снова буду видеть!..» Семён и до этого, даже будучи слепым, помогал Марине по хозяйству, а теперь начал помогать с большим воодушевлением и с большей пользой.
В отличие от него, Татьяна вела себя апатично. Порой она садилась возле окна и подолгу глядела на мир снаружи, при этом лицо её ничего не выражало, а взгляд был абсолютно бесстрастный. В такие моменты она ни на что не реагировала, если Марина к ней обращалась — молчала. А по ночам, во сне бормотала: «Я вижу их… чудовища… я вижу их…» Просыпалась в холодном поту и плакала. Время не слишком спешило с её лечением. Вот и январь миновал, а лучше ей не стало. Выходить на улицу боялась. Иногда Марине приходилось долго уговаривать сестру выйти на прогулку, да и гуляли только во дворе, потому что всё, что находилось за забором, вызывало у Татьяны панический страх.
— Там что-то злое, — истерично отвечала она на предложения прогуляться до леса. — Нет, нет, не пойду!
Лицо Татьяны покрывалось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, а губы тряслись, будто у неё зуб на зуб не попадал. Марина не настаивала, ведь где-то там действительно было что-то злое. И оно будет всегда, пока жива Варвара.
Зимние дни тянулись и тянулись. Одно радовало, Нонна сдержала слово и в деревенский дом служба доставки постоянно привозила припасы, а дрова, торфяные брикеты и керосин с избытком доставили ещё осенью. Особой нужды ни в чём не было.