На следующее утро его разбудил внезапный крик. Голос, похоже, был женским и раздавался из коридора этажом ниже. Роберт быстро оделся и крадучись вышел из комнаты. Женщина продолжала что-то кричать, но он лишь понял, что причиной тому не боль, а гнев. Он поспешно спустился по лестнице. Войдя в зал, он снова услышал женский крик и смех Лайтборна.
Она была молода и могла бы выглядеть хорошенькой, если бы ее волосы не скрывала простенькая шляпка. Да и платье на ней было настолько невзрачным, что его простота казалась едва ли не нарочитой. Тем не менее ни его покрой, ни ткань, из которой оно было сшито, не уступали по качеству нарядам Миледи, поэтому Роберт догадался, что эта женщина богата, хотя и одевается подобно пуританкам. Лайтборн сидел в привычной для нею позе, развалясь в кресле. Лицо женщины пылало гневом, Лайтборн был холодно спокоен. Женщина повернулась, словно на пружине, и ее лицо потемнело при виде мальчика. Она снова обратилась к Лайтборну.
— У вас так мало стыда, — спросила она, — что в этой навозной куче низменных страстей находится место даже для детей?
Лайтборн засмеялся.
— С этим вопросом, леди Годолфин, вам было бы лучше обратиться к собственному мужу, потому что именно он проникается все большей… нежностью… к мальчикам.
Ее бросило в дрожь.
— Где же он? — прошептала женщина.
Лайтборн пожал плечами.
Леди Годолфин сжала кулаки.
— Пожалуйста, — чуть слышно произнесла она, — верните его мне, ведь вы христианин!
— Я христианин? — рявкнул Лайтборн. — Довольно лебезить передо мной со своей моралью, мадам. Хватит смешить меня. Убирайтесь!
— Так вы не намерены сделать то, о чем я прошу?
— Не намерен, — ответил Лайтборн и зевнул.
— Я пришлю своих людей, которые обыщут этот дом.
— Делайте что хотите. Но я предупреждаю вас, леди Годолфин, — придет время, когда вы раскаетесь в том, что угрожали мне. А теперь уходите, у меня больше нет для вас времени. Только посмейте еще раз обеспокоить меня, и… мы увидим, чем это кончится.
Леди Годолфин на секунду замерла, потом ее лицо дрогнуло, она повернулась и вышла из комнаты. Лайтборн смотрел ей вслед.
— Какая скука эти тускло-коричневые… — пробормотал он, затем взглянул на Роберта и сказал: — Пусть она станет для вас наглядным примером того, что случается с теми, кто слишком долго изнурял себя религией.
— Но… — заговорил мальчик, в недоверчивом изумлении качая головой, — как вы можете не откликнуться на ее просьбу? Ведь ее муж находится у вас.
— Ну и что? — Лайтборн обвел рукой зал. — Прикажете оставаться в этой лачуге вечно?
— В лачуге? Это вовсе не лачуга.
— А я говорю, лачуга. Во всяком случае, по сравнению с жильем, в которое мы вскоре переедем.
— Я вас не понимаю.
Лайтборн широко улыбнулся.
— Годолфин, мой любовник и обожаемый муж этой стервы, — один из самых богатых людей. Иначе я не остановил бы на нем свой выбор. У него изумительный дом с каретным двором и конюшнями. Из его окон открывается вид на парк.
У Роберта удивленно округлились глаза.
— Я все еще вас не понимаю, — прошептал он.
— Значит, вы настоящий тугодум.
— Вы собираетесь… — мальчик запнулся, — отобрать у него дом?
— Отобрать? Что вы, нет! Он сам отдаст мне его, — сказал Лайтборн и внезапно нахмурил брови. — Разве Миледи не говорила вам о власти, которой мы обладаем?
Какое-то мгновение Роберт, как бы не, понимая, смотрел на него.
— Она не сказала, какого рода эта власть, — ответил он наконец.
Как раз в этот момент в дверь начали стучать, сопровождая грохот криками. Лайтборн обернулся на шум, и хмурое выражение его лица постепенно сменялось улыбкой. Он снова повернулся к Роберту.
— В таком случае, не потрудитесь ли внимательно посмотреть, на что способна эта наша власть? — спросил он.
В дверь снова неистово застучали, а затем она внезапно разлетелась в щепки.