— Да ты чего, какую кучу, малой ж совсем, давай его к лекарю тащи, да не по земле ты его волоки дубина. А я пойду десятнику скажу, что еще один выживший есть, может что расскажет. Да и из местных он вроде. Слышь пацан, ты понимаешь, что говорят?
На что мне осталось только снова промычать. Голова раскалывалась просто неимоверно, онемевшая рука болела. И я чувствую, сознание снова уплывает. Следующее пробуждение было в обратной последовательности, сначала я открыл глаза, потом вернулся слух, и потом только запахи, очень хотелось пить. Лежал я на земле, на подстилке возле какой-то телеги. Голова продолжала нещадно болеть, но вроде с рукой все в порядке. Судя по всему уже вечерело, небо затягивало сумерками. Я застонал пошевелившись, тут же надо мной появилось расплывчатое пятно чьего то лица.
— Дарий ты как?
— Пи-и-и-ить… — просипел я.
— Да, сейчас принесу, потерпи немного я лекаря позову заодно.
И я на краю сознания слышу удаляющиеся шлепки бегущих босых ног. Какой еще Дарий? Что с Ренатой, где мы в конце концов. Спустя минут пять вернулся мужик в сапожищах с железными накладками, грязной накидке всей забрызганной кровью и печатью вселенской усталости на небритом лице, с ним босая девушка в ошейнике с грязными сальными волосами и разбитой губой, одетая в мешковину вместо одежды и с черпаком воды.
— Вот возьми попить, — Протянула воду она. Придерживая голову меня напоили, никогда такой вкусной воды не пил! Или я опять похоже в бреду.
— Очнулся как я погляжу, говорить можешь? — Спросил мужик, и я понимаю, что говорит то он не на нашем, а на какой-то странной версии латинского с примесями немецкого, французского и английского, но что было самое странное, я его отлично понимал. Мне и осталось только кивнуть.
— Хорошо, пойдешь со мной. Начальство сказало тебя доставить как очнешься. Ноги вроде целы у тебя, так что пошли. — Я перевел взгляд на девушку, отчаянно не понимая, что вообще происходит, она взяв черпак двумя руками, потупившись, смотрела на меня с тревогой.
Но делать нечего, раз хотят меня видеть, отлично. Заодно узнаю, что происходит, где мы и что с Ренатой. Протянув мне руку он поднял меня как пушинку, и я понимаю, я ему ростом до груди макушкой достаю и рука у меня детская. Или меня хорошенько контузило и я в бреду, или что-то тут совершенно не то. Мужик ничего больше не говоря направился в лагерь. Мне ничего не оставалось, кроме как стараясь не отставать, посеменить за ним. И тут меня опять малость накрыло, почти сотня каких-то людей в доспехах с мечами и копьями, копошатся разбивая лагерь. Мы прошли древние развалины замка, обвалившиеся стены опирались на проломленную башню издали больше похожую на сгнивший зуб. Сзади виднелась одна стена, чудом устоявшая столько времени, похоже это все что осталось от донжона. Обогнув их по дуге, мы подошли к очередной группе, отличающейся более вычурными доспехами и лучшим вооружением. Мне же оставалось только последовать дальше, глазея по сторонам выпучив глаза. Остановившись у двух охранников, один из которых лениво окинул нас взглядом и молча махнул головой, приглашая пройти дальше к костру. У которого судя по всему и сидело выше названное начальство. У костра сидели четверо мужчин, один спиной к нам, с накинутой шкурой на плечах и трое лицом, двое причем больше напоминали больше монахов чем солдат. Темные, почти черные рясы с капюшонами подпоясанные кожаными ремнями, с холодными равнодушными глазами, такими глазами смотрит мясник раскладывая мясо после разделки туши. И мужчина уже в возрасте, с неопрятной, спутанной бородой, бывшей когда-то черной, одетый в длинную, такую же неопрятную, уже порядком поношенную кожаную куртку. Он безразлично смотрел в огонь, на пришедших гостей совершенно не обращая внимания, его больше занимала кружка, исходившая паром, которую он держал двумя руками.
— Очнулся, — пробасил тот кто, сидел спиной к нам, — Подойди парень не бойся.