— Эй, парень, ну, хорош уже беситься, что ты жаришь нас всех?! — раздраженно прохрипел какой-то красномордый демон, вырывая Матфея из раздумий.
— Святые земли, лучше бы не будили! — с неизменной кошачьей усмешкой, поддакнул собрату Азазель. — Демоны здесь мы, а воздух травишь ты!
Матфей, возмущенный очередным несправедливым упреком, хотел огрызнуться и раз и навсегда опровергнуть эту идиотскую теорию, что он якобы как-то влияет на здешнюю погоду. Но Варя, опередив его, ловко сменила тему.
— Что это у вас на шее такое интересное висит?
Вопрос удивил. Матфей не припоминал ничего интересного на своей шее, кроме повисших на ней проблем. Но под рукой обнаружилась цепочка, а, опустив глаза, он разглядел и амулет в форме свастики. Вернее то был символ солнца. Яра. Как он мог забыть про оберег сестры!
— Это моя сестренка подарила, — объяснил Матфей и улыбнулся, вспомнив, как Яра встала на носочки, а он наоборот наклонился как можно ниже, чтобы она могла повесить на него цепочку. Сестренка искренне верила, что безделушка может помочь ему.
И вдруг понял, что дышать стало свободней, а жара ощутимо спала. Что если эта демоническая болтовня — правда, и на погоду здесь влияют его эмоции? Тогда просьбы взять себя в руки — вполне справедливы. Надо хотя бы попробовать, вся это ванильная ерунда не стоит того, чтобы кипятить ею всех и вся, включая Варю и его самого.
— Благословила, значит, на бой с силами зла, — доброжелательно улыбнулась Варя.
Улыбка у неё все-таки совершенно дурацкая, лучами тепла расползается по всему телу. И на это тепло хочется откликнуться и поделиться им. Губы Матфея снова растянулись в глупую ответочку, за что захотелось дать себе хорошенько в скалящиеся зубы.
— Да, считает меня избранным, — хвастанул он, запоздало понимая, что начинает позёрствовать перед девушкой.
— А вы избранный? — еще шире улыбнулась она, заинтересованно глядя на него чудными глазами цвета сирени.
— Я обычный, — нехотя признался Матфей, осаживая себя.
Она задумчиво склонила голову набок, волосы шелковым водопадом упали на часть лица, соблазняя откинуть их назад.
— А обычные не могут быть избранными?
— Тогда всех избирать придется, — скептически заметил Матфей, пожимая плечами.
— Может, — завораживающе продолжала она, — тогда все по-своему избраны?
— Да хрен знает, может и все. Я про то, что во мне нет ничего, чего бы не было во многих других, вот я про что.
— Я думаю, в каждом есть что-то, чего нет в других. Этим человечество и прекрасно.
Это было сказано так печально, что Матфей поспешно решил сменить тему, а то опять начнет рыдать, а он никогда женских слез переносить не умел. Он терялся и делал глупости.
— Кстати, где этот Егорка в распашонке? — спросил он, вертя головой в поисках чокнутого интригана. — Я бы с ним сейчас поговорил…
Все-таки пейзажик окружал их удручающий. Красный песок под ногами, красно-золотистая магма над головой. И все это растянуто в бесконечную статику, от которой делалось так тошно, что хотелось уничтожить эти декорации, чтобы поскорее выйти на свет божий.
— Вы так смело с ним говорите, — тихо сказала Варя, то ли восхищаясь, то ли осуждая, а может и со страхом. — Вы знаете кто он?
— Выживший из ума старикан, который напрашивается на хорошую взбучку, — не задумываясь, выдал Матфей.
— Тогда будьте осторожны — он совсем не то, чем вам кажется, — загадочно предостерегла она.
Матфей впервые задумался, что, вполне возможно, Егорушка действительно не так прост, как ему казалось. Он прежде не задавался вопросом: что скрывалось за придурковатой маской шута? А ведь старик, наверное, тоже не человек, а какой-то мифический персонаж. Но это же не меняло того, что он хитрожопый мудак.