— А разве сейчас в аду, когда нас нагоняет толпа зомби, все это имеет значение? Какая разница: моя, ваша — истина одна.
— Ой, ли? — захихикал Егорушка.
Матфей начинал опять кипеть — терпения на упертого деда не хватало. Он как будто пытался напиться из решета.
Когда Матфею было лет двенадцать отец жестко ударился в религию, и каждый раз в случае непослушания грозил сыну Божиим судом.
Суд Бога ничуть не пугал Матфея, даже наоборот — он мечтал оказаться на этом процессе. Он представлял, как предстанет перед Богом и в ответ на его мелкие обвинения — вынесет ему приговор: «И спросит Бог — Никем не ставший, Зачем ты жил? Что смех твой значит? Я утешал рабов уставших, — отвечу я. И Бог заплачет»[1].
Но вот он, Бог, перед Матфеем, и Матфей, как и прежде, не видит в нем своего Бога. Но и вынести этому старику приговор Матфею оказалось не по силам. Потому что Бог как абстракция и символ — это одно, а Бог, как чужеродное сознание — совсем другое.
Слишком много неизвестных в этой истории. Все как будто наизнанку. Чтобы вывернуть, нужно знать направление. Матфей же явно смотрел не туда.
Вспомнив свои сны, он решил сменить вектор и спросить про изгнание из рая и Хаос. Но старика уже рядом не было. Бог опять куда-то девался, вместо него рядом стояла Варя.
— Куда он опять испарился?!
— Его дети просят у него совета, — пожала плечами Варя. — Да и утомил ты его. Он сказал, что ты слишком туго соображаешь и для начала тебе нужно разобраться в себе, а уже потом пытаться постичь кого-то другого.
Эти упреки выжившего из ума Бога из уст Вари звучали очень обидно. Матфей раздраженно хмыкнул и, не удержавшись, зло спросил:
— Тебя это вообще не трогает? Хотя ты, наверное, все и так знаешь? Ты можешь мне внятно объяснить, что к чему?!
Варя неопределенно пожала плечами и присела рядом.
— Я знаю лишь то, что ничего не знаю.
— Но явно больше меня, — заметил Матфей.
— Это не делает меня счастливей. Мне отмерена истина, но я не буду взваливать на тебя её бремя.
— Варя, я чувствую себя слепым котенком, — доверчиво признался он, — брошенным в ров к голодным собакам. Знания — это еще и сила.
— Ты не котенок, Матфей, — уверенно прошептала она. — Ты ястреб. Мне ли резать твои крылья?
Она была очень близко. Матфей и не заметил, как так вышло, что она оказалась так близко. От этой близости дух захватило, и мысли тонули в теплом вакууме. Какие у нее удивительные глаза. От их цвета пахло сиренью. В её словах звучала завораживающая поэзия и нежность весны. Очень красиво, хоть и чушь, но Матфея опять расперло от собственной значимости. Хотелось попробовать эти слова на вкус, он уже наклонился, уже почти коснулся её слов, почувствовал их мягкость.
Отрезвила мысль, что Сидор сидит в кармане и все это слышит, и теперь будет, как минимум полвека издеваться над его ястребиными крыльями.
— Хаос, что это? Расскажи мне, — попросил он, отстраняясь.
Девушка побледнела и опустила глаза. Она поднялась и неожиданно выпалила:
— Я видела семью чертей. Хочешь посмотреть? Их детишки такие милые и играться любят.
Матфей аж поперхнулся от такого предложения.
— Что?! — только и сумел выдавить он.
В кармане хихикнул Сидор. Матфей мысленно поблагодарил друга, что он заржал своевременно, хоть раз в жизни проявив тактичность.
— Тебя, кстати, пока ты дрых, черти тащили, а перед тем, как ты проснулся — испугались зомбаков и удрали, — сообщил он. — Я б позырил на детишек.
— Как будто демонов с их рожами не хватает, — буркнул Матфей, все же поднимаясь и шагая вслед за Варей.
Девушка завела его в небольшую пещеру с подсвеченными стенами из красной глины. Он осмотрелся, но никого не заметил.