— Извини, — сказал я напоследок Акире.
— Алистер, а тебе самому нормально наблюдать за Акирой-чаном? Неловкая ситуация, согласись, очень неудачная. Мне вот неприятно видеть, как он ползает у меня по комнате. Аи достойна большего. Ты бы хоть гордость свою попридержал.
— Рю-сан… — Акира всхлипнул, и в уголках блестящих тёмных глаз прорезались прозрачные слезинки. Но он не краснел. — Я люблю нашу семью. Я тебя люблю… — «Тебя» звучало как призыв, после чего голос утих. — Ты важен мне! Я чувствую, когда тебе плохо, и мне самому плохо! Я всегда готов помочь! Буду на твоей стороне, даже если ты будешь виноват! За что я заслужил твою нелюбовь?!
Акира орал во всё горло, оно похрипывало.
— Тише, Сумико-сан услышит, — вовремя добавил Рю.
Парень приложил пальцы левой руки к переносице и походил так, словно на него напала дикая усталость. Видно, что в его планы не входил этакий пункт, но он, скорее всего, мог ожидать выпада со стороны Акиры.
Такими темпами ничем хорошим это не кончится. Рю не отдавал себе отчёта, что творит, или привык… к подобному.
— Я тебя не бью, но это делает бабушка, насколько я не ошибаюсь. Ужасный способ воспитания
— Да, она меня бьёт, — подрывающимся голосом согласился Акира, и не пробуя встать.
Спина была опущена, а когда он позволял себе слово, поднимал голову и опирался руками о пол. Поза была жалкой, молящей. Мне она напоминает отчаявшегося раба, просящего о помиловании. Куросава был непоколебим. Он устал, выдохся, с него хватит всего этого.
— И что с того? Или она неправильно бьёт тебя? Долгие, упорные годы тренировок, но с тобой не справились. Как же так? Или жалеет? — упрёк, издёвка отражались в его речи. — Бить ребёнка — последнее дело, но эти полудурки не видят другого способа воспитания.
— Она меня не любит.
— Алистер, подойди.
Я подошёл и прислушался к дыханию Рю. Размеренно и периодично. Он не шелохнулся бы, появись у Акиры идея оскорбить его. Почему-то он ни разу не высказался насчёт Рю-сана, а это что-то значит.
— Мой брат позориться прямо в твоём присутствии, присутствии старшего и моего друга, — он обращался сразу ко мне и ко младшему. — Приятно ли тебе сейчас быть наблюдателем столь убогой картины?
Я много поведал на своём веку — двух веках — и я не впервой стою как истукан перед разными людьми. Преклонялись и высшие чины на моей памяти, а если это совершали простые люди, то те становились рабами на всю свою удивительно долгую жизнь.
— Я бы не стал продолжать, — ответил я Куросаве. — Когда-то всё равно придётся остановиться. Не думаю, что вы оба заслуживаете этого.
Он принял мои слова.
— Вставай, — приказал он Акире, но тот не слушался. — Вставай, — тщетно.
— Я прислушиваюсь только к тебе. Алистер-сан, простите, но решать должен Рю-сан. Я вытерплю всё, что он пожелает. У нас с ним тонкая связь. Пожалуйста, другое!
— Ты не слышал?
Рю не замахивался на Акиру и не пробовал ударить. Сам его взгляд, холодный, заставлял неметь.
— Это моё решение, Акира-чан.
— Ударь меня.
Вот теперь он вызвал кое-что в безмятежном состоянии Рю, разворошил его немного, напомнил, где находится.
— Ударь, прошу! — действительно, раб. — Я хочу носить на своём теле синяки, сотворённые твоей рукой! Я буду носить их с гордостью! Ты никому не причинял вреда и не причинишь, ведь сам прошу тебя.
— Не надоело?
— Буду просить до тех пор, пока не получится! Пока ты меня не поймёшь!
— Тогда перестань вести себя, как отверженный. Я не могу гордиться таким братом, как ты. Пока не получится, говоришь… Убирайся.