Хотя он слишком хорошо знал, какую опасность представляет Топология Стенания, Гарри не смог убедить себя вернуть ее обратно за банки с образцами. Гарри позволил себе еще раз скользнуть по шкатулке кончиками пальцев, на которых уже затухало чувство блаженства. Этот мимолетный контакт со шкатулкой, когда Топология дразнила его, был восхитителен, его пальцы не могли забыть это чувство, а его руки самопроизвольно исследовали шкатулку, точно заново знакомясь со старым другом.
Гарри наблюдал за ними, чувствуя себя странно отстраненным от их неистового движения и еще более отстраненным от возможных последствий. Он может остановиться в любой момент, сказал он себе, но зачем останавливаться так быстро, когда он мог ощущать, как легкий трепет удовольствия поднимался от пальцев к его ладоням, к его предплечьям, ко всему его утомленному организму? У него было предостаточно времени, чтобы остановиться, пока не стало слишком опасно. А пока почему бы не насладиться панацеей, которую предоставляла шкатулка: облегчение боли в суставах и спине и прилив крови в пах?
В этот момент не столь давние воспоминания о Мерзавчике, унижениях в стенах Святого Доминика и бесчисленном множестве других призраков из прошлого не причиняли Гарри абсолютно никакой боли. Все они были частью единого узора, как и рисунки на гранях шкатулки Лемаршана; со временем все займет причитающееся ему место в высшем замысле — так убеждали его помчавшиеся вскачь мысли. Внезапно, трудно уловимая вибрация разошлась от шкатулки, и Гарри изо всех сил попытался четче сосредоточиться на природе силы в своей руке. Она укрылась от него, он знал, скрывая свое темное предназначение за дарами удовольствия и утешения.
— Положи ее, — приказал он себе. Но его тело так долго было лишено удовольствия (была в нем какая-то кальвинистская черта, отрицающая все, отдающее потворством своим желаниям, как будто это может ослабить его в разгар главной битвы его жизни, которая, как он знал, однажды грянет), что этого удовольствия, пронизывающего до мозга костей его пальцев, было достаточно, чтобы на мгновение увести его с узкой тропы, по которой он так одержимо шел.
Одним словом, он не опустил шкатулку, а продолжал исследовать ее с чувством очень похожим на нежность. Головоломка поддавалась ему с легкостью — и какое-то слабое подозрение зародилось в глубине его мыслей. Она явила ему свои внутренности, их поверхности так же замысловато украшены, как и шесть внешних грани. Теперь его пальцы не могли ошибиться. Они скользили, давили, гладили; и на каждый стимул шкатулка распускалась словно цветок: скольжение раскрывало внутренний лабиринт цветущих и плодоносящих механизмов.
Гарри потерялся бы в соблазнах шкатулки, если бы внезапный порыв целенаправленного арктического воздуха не окутал его, превращая пот возбуждения на его спине и лбу в покров из ледяной воды. Чары были мгновенно разрушены, и его пальцы — на этот раз по его собственному указанию — уронили открытую шкатулку к его ногам. Падение породило необъяснимый звук в узком проходе, как будто что-то намного большее ударилось о землю. Вернулся Стринг Ярт.
— О, ради Бога, — сказал Гарри.
К удивлению Гарри, он получил ответ. Две маленькие банки на верхней полке опрокинулись и скатились на пол, разлетевшись на куски. Присутствие фантома вселило такой страх в Гарри, что его зубы застучали.
— Нет. Уходи. Ярт, — проговорил Гарри со следами раздражения в голосе.
Холодный воздух рассеялся. Не успел Ярт обратить внимание на команду Гарри, как с пола донеслось банальное позвякивание, источником которого была Топология Стенания, поблескивающая среди разбитых банок и их иссохшего содержимого.
— Что за…? сказал Гарри.
Вот к чему Гуд привлекал внимание Гарри. Хотя он и выпустил шкатулку из рук, эта проклятая штука взялась сама собрать головоломку. Для Гарри это стало новым штрихом к преданию о шкатулке. Всякий раз, когда он находил ссылку на Топологию, жертва подписывала себе смертный приговор, разгадывая головоломку шкатулки самостоятельно.
— Эти штуки не собирают сами себя, верно? — спросил Гарри, ни к кому не обращаясь.