Свет на луне заметил Профессор Беспредметных Высказываний. Он как раз курил, облокотившись на перила.
Он не был особенно честолюбив и в основном все старания напралял на то, чтобы держаться подальше от неприятностей и делать как можно меньше. Беспредметные Высказывания тем и хороши, что никто не может сказать, о чем они. И поэтому у Профессора было много свободного времени.
Он смотрел на тусклый призрак луны, а затем пошел искать аркканцлера, который рыбачил.
— Наверн, луна такой и должна быть? — спросил он. Чудакулли поднял глаза.
— О боги! Тупс! Куда он запропастился?
Думминга нашли на койке, спящего одетым. По лестнице он спускался в полусооном состоянии, но проснулся сразу, как только глянул на небо.
— Так и должно быть? — требовательно спросил Чудакулли, указывая на луну.
— Нет, сэр! Конечно же нет!
— Определенно, это проблема, да? — с надеждой спросил Профессор.
— Конечно да! Где вездескоп? Кто-нибудь говорил с ними?
— А, ну, это не в моих обязанностях, — сказал Профессор Беспредметных Высказываний, отступая. — Простите. Зовите, если что. Вы, наверное, очень заняты. Простите.
Теперь пламя извергали все драконы. Ринсвинду показалось, что его глаза прилипли к затылку.
На следующем кресле был потерявший сознание Леонард. Моркоу, кажется, растянулся на обломках, протаранивших противоположную стену кабинки.
Судя по зловещему скрипу и запаху, орангутан держался за спинку кресла Ринсвинда.
О, и когда он сумел-таки повернуть голову к окну, то увидел стаю дракончиков в огне. Это не удивляло — пламя, извергаемое драконами, было практически совершенно белым.
Леонард упоминал о каком-то рычаге… Ринсвинд смотрел на рукояти через кровавый туман. «Если мы потеряем всех драконов, говорил Леонард, мы…» Что? Какой именно рычаг?
На самом деле в такие моменты выбор очевиден.
Ринсвинд, чье зрение было затуманено, чьи уши наполнили стенания корабля, нажал на тот, до которого смог дотянуться.
Я не могу вставить это в сагу, подумал менестрель. Никто никогда в это не поверит. То есть они не захотят в это верить.
— Доверьтесь мне, лады? — Злобный Гарри испытующе оглядывал Орду. — Я хочу сказать, что, да, я конечно, ненадежен, но это уже вопрос гордости, поймите. Доверьтесь мне. Это сработает. Я могу поручиться, что даже боги не знают всех богов, понимаете?
— Я себя чувствую последним уродом с этими крыльями, — пожаловался Калеб.
— Госпожа МакГэри прекрасно поработала над ними, так что не ной, — огрызнулся Злобный Гарри. — Ты замечательный Бог Любви. Правда, какой именно любви, не скажу… А ты…?
— Рыбий Бог, Гарри, — ответил Коэн, который налепил на кожу чешуйки и сделал рыбоголовый шлем из своего ныне покойного врага.
Злобный Гарри попробовал перевести дыхание.
— Здорово, круто, очень древний рыбий бог, да. А ты, Маздам, кто?
— Бог чертовых Матершинников, — сказал жестко Маздам Дикий.
— Эм, это может сработать, — сказал менестрель, увидев, как нахмурился Гарри. — В конце концов, есть же Музы песен и танцев, и даже есть Муза эротической поэзии…
— О, это мне подходит, — уступил Маздам. — Юная щеботанская леди, Твои обьятья были как…
— Ладно, ладно. Ты, Хэмиш?
— Бог Фигни, — сказал Хэмиш.
— Какой фигни?
Хэмиш пожал плечами. Он не дожил бы до этого времени, будь у него излишне живое воображение.
— Ну… всякой разной, — сказал он. — Че-нить типа потеряных вещей. Того, что вокруг валяцца.
Серебряная орда повернулась к менестрелю, который немного подумал и кивнул.
— Может сработать, — сказал он наконец.