Поэтому нынешние попытки народоборцев напустить на него страха могли только позабавить Захара — он умел ценить дружбу и никогда не предаст Оболенского, чем бы это ему не грозило.
Спустя какое-то время вернулся Салтыков.
— Ну что, Захар, с твоим товарищем я договорился, попробую и с тобой, хоть заранее знаю, что не получится. Усадите его, — приказал он солдатам. Те подхватили связанного по рукам и ногам Захара, отнесли к ближайшему дереву, разместили так, чтобы спина упиралась в ствол и его положение напоминало сидячее. — Ты понимаешь, что сегодня твоя жизнь оборвется, и умереть тебе суждено, сражаясь на стороне злодеев? Поди сюда, Никита Алексеевич. Расскажи товарищу, как нарармейцы здесь лиходеили, когда нас гнали к портам.
— Хотели сжечь всё село, убивали и насиловали. Даже детей не жалели. Был с ними и комиссар, так он как пьяным напивался среди ночи, ко мне в дом врывался, выгонял на улицу в одних портках, а сам буйствовать начинал, грозился, что всю деревню заживо похоронит, если не будем законную власть поддерживать. Послабление пришло, только когда окаянных на западный фронт отправили.
— Ты меня упрекнул, — продолжил Салтыков, когда убедился, что голова закончил, — в нарушении данного слова. Что же, правда за тобой. Я соврал, когда пообещал не воевать с вами. Но так ложь моя была вынужденной — вы начали грабить и убивать, все ваши обещания оказались только пустым звуком. Смертную казнь вроде как запретили, а потом снова ввели. Что же прикажешь, ждать, пока меня убьют? Мы так, брат, не договаривались. Поэтому не вижу ничего постыдного в том, что слово своё нарушил. Вот почему ты продолжаешь драться за народников, я не знаю. Вам обещали мир, вместо этого развязали братоубийственную войну, вам обещали зерно, вместо этого начался голод, вам обещали землю, вместо этого ограбили. Так почему ты на стороне защитников простого люда на словах, а на деле убийц, насильников и грабителей?
— Потому что брешешь ты, Сергей Митрич, и не краснеешь. Не мы войну начали, а вы, мы как раз терпели до последнего, не мы грабители, а вы, не из-за нас сюда пришел комиссар, ограбивший это село, а из-за вас. Мы чего обещали, то и исполнили, а вот вы слово данное нарушили, народную власть назвали властью черни, решили, что страной нужно управлять по праву крови, а не совести. А я вот считаю иначе и мнения своего не поменяю, хоть грози ты мне, барин, смертью да пытками.
— Попытка не пытка, — Салтыков улыбнулся, посмотрел на сельского голову. — Оставляю вам. Пока не убивайте. Если Кирилл уцелеет, используйте его, — Салтыков кивнул в сторону Захара, — для торговли, а там извернитесь как-нибудь, да пристрелите комиссара.
— Погодь-погодь! — энергично замахал руками голова. — Это ж что ж получается, ты нас один на один с комиссаром оставляешь, который по слухам в одиночку роту солдат порубить способен?
— Выходит, — кивнул Салтыков.
— А ну-ка стой! — голова ухватил Салтыкова за рукав дорожного плаща. Напрасно. Никто толком не понял, что произошло, но через мгновение сельчанин валялся на земле с заломанной за спину рукой, из его носа струилась кровь. Люди Салтыкова направили пистолеты и винтовки на растерявшихся крестьян.
— А шутить со мной не надо, Никита Алексеевич. Я человек гордый, болезненно-обидчивый. Так, знаешь ли, доиграться можно. Веди себя благоразумно и живой останешься, понял меня?
Салтыков оттолкнул сельчанина, наклонился к Захару.
— После не забудь, что ты мне должен, — прошептал он на ухо нарармейцу. — Мы-то с тобой знаем, что Кирилл стоит целой дивизии, а не роты.
…
В правой руке, отведённой назад, меч, в левой, выставленной вперёд, самозарядный пистолет Павлова. Ноги полусогнуты, к шее плотно прилегает шнурок с оберегом. Корпус согнут, центр тяжести перенёс максимально близко к земле. Рысью комиссар спускается по ступенькам, полушёпотом повторяет слова слабого заговора от морока.