Вспоминая о тех днях, Захар ни на мгновение не сомневался, что настоящую массовую ненависть в народе царь вызвал именно тогда, заставив людей прислушиваться к разговорам народников, слова которых прежде считались клеветой. По крайней мере сам Захар стал непримиримым борцом против действующего режима в тот день, когда его отца казнили.
Закончив приготовления ко сну, нарармеец стреножил лошадь, свернул шинельку и положил ее себе под голову, укрылся имевшимися мешками, чтобы хоть как-то защититься от комаров, в изобилие имевшихся в лесу. Уснул он быстро, спал крепко, не услышал, как дернулась веревка, и пронзительно запел колокольчик — два волка и лисица шастали вокруг, постоянно переглядываясь друг с другом. Вреда нарармейцу причинять не стали, осмотревшись ушли.
Проснулся Захар с первыми лучами солнца, быстро собравшись, помчался дальше и уже во второй половине дня добрался до Талого. Небольшой поселок стоял на пересечении дорог, поэтому на улицах всегда царило оживление, имелись больница, школа, телеграф и даже суд. Впервые Захар побывал здесь еще до войны, когда ехал на юг вести агитационную работу. Но бедствия, обрушившиеся на страну, коснулись и Талого: школу и суд закрыли, больница держалась только на энтузиазме местного ученика чародея да доктора-бессребренника из столицы. Люди все еще появлялись здесь, и их было не мало, но богатых купцов и нарядных дам среди них уже не встретить — все больше нищие и беженцы, спасавшиеся из охваченных огнем гражданской войны регионов.
На Захара недоброжелательно косились — на юге и востоке виновными в развязывании войны считали народовольцев и их приспешников, поэтому нарармейцу нужно было держать ухо востро. Вспоминая текст шифровки, которую они использовали для пересылки сообщений по телеграфу, он поднялся по лестнице и вошел внутрь одноэтажного красивого здания — пожалуй, единственного строения в поселке, находившегося в хорошем состоянии. Стоявший без дела служащий, лениво посмотрел на него.
— Чего изволите? — спросил.
— Нужно отправить телеграмму в столицу.
— Одну секундочку, — служащий быстрым шагом направился за стойку, зашел в подсобное помещение. Через пару минут появился оттуда.
— Текст телеграммы диктуйте, — попросил.
Захар произнес абсолютно бессмысленную фразу, разгадать которую без знания шифра не представлялось возможным.
— С вас семьдесят пять копеек, — безразлично произнес служащий.
Захар расплатился, телеграфист погрузился в работу.
— Можете идти, — сказал он нарармейцу, — телеграмму я непременно отправлю как только починят аппарат.
— Спасибо, — поблагодарил несколько растерявшийся нарармеец, вышел.
Убедившись, что Захар ушел, служащий окликнул человека, прятавшегося в подсобном помещении.
— Вон текст, отправлять? — спросил он.
Народоборец прочитал, как и ожидалось, смысла не уловил.
— Нет, это шифровка. Черт знает, что он своим сообщил.
— С ним как поступите?
— На выезде из города кончим. Тебе, Семен Степаныч, огромное спасибо.
— Не благодари. После того, как эти свиньи моих сыновей перебили, мне никакая благодарность не нужна, лишь бы скота побольше выкосило, — зло произнес служащий.
— Нужна, не нужна, а деньги я тебе оставлю. Бывай.
Тем временем Захар направлялся к конюшне — нужно было как следует накормить и напоить лошадь — он намеревался завтра уже нагнать Кирилла и Салтыкова, если потребуется, выручить комиссара из беды. По дороге столкнулся с мальчишкой-обращенцем — пепельно-серые волосы и желтоватые глаза сорванца пристально наблюдали за Захаром. Нарармейцу стало не по себе.
— Чего тебе надо? — спросил он.
— Убить вас хотят, дяденька, — бросил мальчик.