И ни брёвна со стен, ни мужество личной гвардии ли, дружины ли местного правителя или просто богатого человека, вставшего насмерть в воротах и на время остановившего орду, уже не могли ничем помочь в защите жителей Пролдая.
Я сидел на земле и смотрел на разрушаемый городок. Схватка во многом обошла меня стороной, и ни одно вражеское оружие не достало до моего тела, ни камни, ни брёвна, ни стрелы. Ничего. Но вот вид того, как женщины убивали своих детей и бросались вниз с забрызганной кровью защитников башни, чтобы не достаться зверолюдам — это было сильное зрелище. А уж что потом сотворили воины орды с лежащими в несколько слоёв телами горожан, это было нечто.
Насытившись сладким мясом, они рубили головы с тел и вплетали в свою шерсть, либо подвешивали к элементам доспехов — это была лишь малая часть их развлечений. Они бродили по городку, выкорчёвывая кирпичи и камни из стен, сильными пинками ломая стены халабуд.
Поднявшись, осмотрел тела человеческих воинов, надеясь найти что-то полезное.
Искромсанные в лоскуты доспехи и одежда уже не могли мне послужить. Оружия тоже уже не осталось, утащили. Огниво-кресало, кремень, немного трута спрятал себе в поясные кармашки. Пройдясь по домам жителей, раздобыл соли, копчёного мяса и сыра. Видя, как напиваются из вскрытых бочек, выкаченных из домов, зверолюды, тоже решил попробовать. В бочке, что мне попалась, оказалась бражка, и, черпая глубокой миской из бочонка жидкость, я заливал её в себя, надеясь что этот новый запах сможет вымыть из глотки вкус крови, которой пропахло всё вокруг.
А вечером пьяная орда собралась на бывшей главной площади городка, окаймлённой разрушенными домами, где шаманы с Донгором Перворогом вновь устроили действо. Забравшись на ещё целый кусок стены, я наблюдал со стороны. Новые казни пленных под завывания радующихся зверолюдов, их разрывание, сжигание на вертелах с последующим поеданием, а потом к группе сдавшихся подошёл шаман. Помахивая своим посохом перед ними, он будто принюхивался и присматривался к стоящим перед ним людям. Принюхавшись, шаман вывел с десяток мужчин, срезал с них одежду, и они, шлепая босыми ногами по лужам крови, вышли в центр площади. Шаман дал им выбор, указав сперва на растерзанные и обезображенные останки, а затем на ножи и группу детей, что стояли поодаль.
И часть сделала свой выбор — плач и мольбы, взывание к прошлому их не остановили. Сперва один, неуверенно и оглядываясь, подошёл к одному из детей и быстро, не глядя, нанес удар и отбежал от них, будто бы боясь что сейчас они нападут на него в отместку за умирающего на деревянной мостовой маленького человека. За ним другой, третий. Кто-то решительно, а кто-то обливаясь слезами. И когда дело было сделано, под бледным светом звёзд их черепа забугрились, меняясь, а глаза безобразно выпучились. Волосы удлинялись, челюсти скрежетали зубами, ноги сгибались и переламывались с таким громким хрустом, что и через толпу шумных гадов было слышно. Образовывались новые суставы и мускулы, на голове вырастали чёрные рожки и рога, а пальцы ног сливались в остроконечные копыта. Из их горла вырывалось блеяние, а лица, вытянувшись, превращались в волосатые морды с пастями, полными зубов, готовых лакомиться мясом, и белёсыми глазами, таращившимися на маленькую и далёкую луну.
Подтащили погибших при штурме чудищ. Вернее тех, чьи тела ещё не сильно пострадали от клыков и зубов их живых товарищей, не видящих ничего плохого в том, чтобы перекусить павшими. Оставшихся пленных подвели к трупам зверолюдов и перерезали горло. Несколько минотавров поднимали за ноги бьющиеся в агонии тела, поливая горячей кровью мёртвых чудовищ, и по мере того, как жизнь покидала одних, оживали другие, вставая как ни в чём не бывало и кидавшиеся тут же утолять свой голод