Так вышло, что люди Лохланна44 пошли в поход против Ирландии. Чудовищный флот окружил утесы Бен-Эдаря45, и даны высадились и изготовились к нападению, какое сделает их хозяевами всей страны. Фюн с фениями выступили против них. Фюну и прежде-то люди из Лохланна не были по нраву, но в этот раз он пошел на них с яростью, ибо не только напали они на Ирландию, но и встали меж Фюном и величайшей радостью его жизни, какую он знал.
Тяжкий был бой — но и краткий. Лохланнов загнали на их корабли, и через неделю остались в Ирландии лишь те даны, что были здесь похоронены.
Покончив с этим, Фюн бросил победоносных фениев и стремительно возвратился на равнину Аллен, ибо невыносимо было ему и на один лишний день расставаться с Сайв.
— Не бросай нас! — воскликнул Голл мак Морна.
— Мне нужно уйти, — отозвался Фюн.
— Ты не уйдешь с пира победы, — упрекнул его Конан.
— Останься с нами, Вожак, — взмолился Кэльте.
— Что за пир без Фюна? — пожаловались они.
Но он не остался.
Рукой клянусь, — вскричал он, — мне надо идти. Она станет высматривать меня в окно.
— Так и будет, — признал Голл.
— Так и будет, — воскликнул Фюн. — И увидит она меня издали, на равнине, и выбежит из великих врат мне навстречу.
— Чудна та жена, что не выбежит, — пробурчал Конан.
— И я вновь возьму ее за руку, — прошептал доверительно Фюн на ухо Кэльте.
— Так и сделаешь наверняка.
— Вновь загляну ей в лицо, — не унимался вожак. Но видел, что даже возлюбленный Кэльте не постиг смысла, и с печалью и гордостью понял, что смысл такой нельзя объяснить никому — и никому его не постичь.
— Ты влюблен, родное сердце, — сказал Кэльте.
— Влюблен еще как, — пробурчал Конан. — Сердечное снадобье женщинам, мужчинам недуг — беда.
— Беда, так и есть, — пробормотал вожак. — От любви мы бедуем. Глаз не хватает видеть все, что есть видеть, рук не хватает, чтобы схватить и десятую часть того, что желаем. Смотрю я в глаза ей и мучаюсь, потому что на губы ее не смотрю, а гляну на губы, душа вопиет: «Смотри ей в глаза, смотри ей в глаза».
— Так все и бывает, — вспоминая, промолвил Голл.
— Только так, не иначе, — согласился Кэльте.
И воители глянули в прошлое — на губы одних и других и поняли, что вождь их уйдет.
Когда Фюн оказался в виду великой твердыни, кровь понеслась в нем, и понесли его ноги, он то и дело махал копьем.
«Пока не видит меня», — думал он горестно.
«Пока не видать ей меня», — добавлял, упрекая себя.
Но ум растревожился, ибо думал он о том — или чуял, не думая, — что, поменяйся они местами, он бы завидел ее и в два раза дальше.
«Думает, что не смог я выбраться из битвы или что принудили меня остаться на пиру».
И, не помыслив, он мыслил, что, поменяй их местами, он бы знал: ничто не задержало б того, кто ушел.
— Женщины, — проговорил он, — застенчивы, не любят выказывать пыл, когда на них смотрят другие.
Но знал он: не ведал бы, смотрят ли на него или нет, а ведал бы — не волновался об этом. И знал, что его Сайв не видела бы и не тревожилась ни о чьих взглядах.
С этой мыслью стиснул он копье и помчал, как ни разу не бегал, и потому в ворота великого дуна46 ворвался муж взъерошенный, запыхавшийся.
В дуне царил беспорядок. Слуги вопили, женщины метались туда и сюда, заламывали руки, кричали; завидев вождя, те, кто рядом был, убежали, и в целом все очень старались спрятаться друг за дружку. Но Фюн перехватил взгляд своего домоправителя, Гарива Крбна-на по прозвищу Суровый Крюк, и не отпустил его.
— Иди-ка сюда, — велел Фюн.
Суровый Крюк приблизился — и ничто в нем в тот миг не гудело.
— Где Цветок Аллена? — спросил хозяин.