Клава, вообще-то, Васильевна, но отец от нее отрекся, а я взял в сестры, так что повариха, можно сказать, и не ошиблась.
—…я никогда никому отравы не подливала…
Мое Повеление успокоиться еще действовало, так что свое оправдания Юлия произносила спокойным, даже чуть скучающим голосом. Всё лучше, чем истерика…
— Ты подливала что-нибудь в еду Викентия Геогиевича?
— Нет, Клавдия Георгиевна, да и зачем? Вот приправы — да, сыпала, соль, опять же…
— Ты подливала что-нибудь в питье Викентия Георгиевича?
— Нет.
— Ты подсыпала что-нибудь в питье Викентия Георгиевича?
— Нет, да и что туда можно подсыпать? Морс же, в него приправ никто ж не сыпет и не солят…
Клава резко повернулась ко мне.
— Заметил? — азартно спросила она.
Заметил — чт… а, ну да. Не сразу, но я сообразил. На все вопросы повариха отвечала в своем стиле, подробно и многословно. А на один вопрос — короткое «нет».
— Что ты подливала в питье?
— Ничего.
Снова короткий ответ.
— Врет? — повернулся я к Клаве.
— Не врет. Ей повелели так отвечать.
— Почему тогда она про отраву не так ответила?
Невразумительно, но Клава поняла:
— Потому что отравой она это не считает. Ей дали яд и сказали, что это — что-то безобидное. Под Повелением она и не засомневалась.
— Почему ей просто не повелели подлить отраву и обо всем забыть?