— Она ручная только потому, что мы можем ее держать в узде. Пока никто ее не обидит крепко или не нападет. Потому что в этом случае у нее включается режим самообороны и аналитическое мышление. И она быстро понимает то, для чего мне понадобилось так много лет прожить — что люди — сволочи. — продолжает отвлекать чужака Гром. Сейчас он должен быть искренен, только искренний рассказ, максимально приближенный к истине — может отвлечь чужака достаточно, чтобы тот поверил. Чтобы утратил бдительность и не заметил эти короткие движения плеча…
— А как только Тайра поймет, что люди — сволочи, она снимает внутренний запрет на убийство людей. Она — Тварь и для нее все черно-белое. Нет, понимаешь оттенков и цветов. Друг или враг. Если друг — то все сделает для тебя, в лепешку расшибется… или что иное… — Гром сглотнул. Вспоминать «что иное» сейчас ему не хотелось, это было давно, и они все молчаливо использовали наивную девушку… хотя, какая она девушка?
— «Что иное», значит? — задумчиво произнес чужак, кидая взгляд на обнаженную и беспомощную Тайру, лежащую на полу: — кажется я понимаю…
— Что ты можешь понимать… — хмыкает Гром, продолжая свои попытки перетереть веревку: — она — не человек. Но все равно мы все привязаны к ней… а вот она своих чувств не имеет. Потому как Тварь. Но мы-то, мы — люди! И потому относимся к ней по-людски. Мы дали ей кров, общество, цель в жизни.
— А она вам — защиту от Тварей и иных опасностей, а также «кое-что иное» — понятливо закивал чужак, но его глаза остались холодными.
— Осуждаешь. — хмыкнул Гром: — да только ты всего не знаешь. Она ж Тварь, а не человек, как только у нее запрет на убийство человека слетает — то… ладно, вижу, не веришь мне. Вот скажи мне, она этих церковников при тебе убила?
— Д-да — кивает чужак и в его глазах Гром видит то, что ему нужно. Страх. Если кто видел Тайру в бою, на что она действительно способна, когда у нее крышу срывает до заводских настроек — тот начинает ее боятся. Подсознательно. Вот потому он это делает каждый раз. Не потому, что он как прыщавый подросток тела ее домогается, а потому, что так он свой страх перед ней побеждает. Иначе с ума сойти можно. А зачем поселению сумасшедший воин и кузнец? Так что делает он это с ней во благо поселения и всех людей в нем. А не из-за похоти…
— Ну вот — Гром изгоняет из головы картинки того, чтобы он сделал с Тайрой здесь и сейчас, если бы не этот надоедливый чужак, не вовремя эти вот картинки.
— А теперь скажи мне, чужак — как это было? Долго ли? Трудно ли ей было убить восемь вооруженных и подготовленных воинов, да еще и с этим? — Гром кивает на лежащие перед ним обломки огнестрельного оружия: — была тяжелая битва, да? И победила она едва-едва, чудом просто, как иначе девушка может одолеть восьмерых мужчин, заметь — вооруженных мужчин! Вот вспомни — как это было? — говорит Гром, глядя чужаку в глаза. Тот отводит взгляд и невольно сглатывает накопившуюся слюну.
— Это было… быстро — признается он: — и…