Тайра сказала, что слышала такие вот лекции от Старейшины Ларса и что уже тогда не понимала концепцию «срама». Что есть срам? Когда гениталии на виду, когда обряд Плодородия проводишь, не скрывшись дома, а посреди селения? С другой стороны — вот омовение происходит, все раздеваются. Или там на праздник Фестиваля — прямо посреди селения парочки обряд Плодородия исполняют и никто им ничего потом не говорит.
Дура ты, горячился Сокранос, совершенно забыв о том, что эта вот девушка — ему может просто руку на голову положить и пальцы сжать — и лопнет у него череп и ее мозгами забрызгает. В такие моменты он начинал внезапно чувствовать себя старше и умнее Тайры, как будто она — мелкая школярка на обучении, а он — старший ревизор над ней.
Дура, говорил он, только с одобрения Объединенной Церкви и освящения брака союзом двух сердец — одобряется… то, что ты обрядом Плодородия называешь, дикарка. А все, что помимо — блуд и непристойности и непотребство. Ибо еще брат Бенедикт, хвала его энциклопедическим познаниям и стремлению к просвещению — говорил, что «потакание своим низменным инстинктам ведет к Врагу Человечества, а отказ от них — к Богу». Тако же и Кодекс гласит, «не возжелай отроковицы юной, ни девицы зрелой, ни женщины в годах, ни вдовицы, ни племянницы своей». В ответ на что Тайра пожимала плечами и отвечала что она и не собиралась с ним обряд Плодородия тут проводить, что не время сейчас, а он и так ноги еле волочит, а после обряда так и вовсе сил лишится. Она предложила просто согреть его и…
И на этом аргументы у Сокраноса кончились. Он предложил просто поверить ему на слово что это дурная идея и разжечь костер. Потому что он совершенно точно знал, что если она прижмется к нему, дабы телом своим согреть — он не заснет. И посреди ночи у него в голове что-нибудь лопнет обязательно… или он сам к ней в… туда потянется, а она ему потом голову оторвет. Потому что «просто согреться», а он лапы тянет.
На его удивление, Тайра — легко согласилась с ним. И даже в божий вид себя привела, по его просьбе — напялила на свою грудь какие-то тряпочки. Конечно, в приличное место ее все равно не сводить, уж слишком много на ней открытого тела, но по крайней мере она перестала совсем непристойной девицей казаться. Слава Богу-Императору.
— Костер — нужен! — повторяет Сокранос: — а греть чужих людей своим телом — неприлично и непристойно для такой девушки как ты.
— Так ты мне не чужой — отвечает Тайра: — мы с тобой знакомы вот уже четвертый день. И я тебе жизнь спасла. А ты — мне. Это то, что сближает, верно? Ты сам рассказывал историю о Ромуле и Женевьеве — что у них любовь с первого взгляда. А любовь — это как козырная карта против непристойности же? Если любовь, то непристойности нет.
— Вот ей-богу жалею, что играть в карты тебя научил — ворчит Сокранос, глядя в огонь: — какая любовь? Ты… вон какая. В тебя любой рыцарь влюбится, тебе на балах у светской знати бывать… только одеть как следует и научить мизинец в сторону оттопыривать. Уж с танцами ты справишься, видел, как ты движешься. Ты — дар Богов, Тайра. А я — просто книжный червь, который пытается прогрызть самое суть вещей… — цитирует он брата Бенедикта, искренне надеясь, что Тайра сейчас бросится утешать его и говорить, что не такая она уж и красивая, а он — не такой уж и книжный червь и что все у них еще возможно…
— Вот какая у тебя цель — говорит Тайра и он чувствует укол сожаления, что она так и не обратила внимание на его слова. Какой возвышенный оборот про книжного червя…